Любовь по правилам и без (СИ)

— Подавала заявление. Просто чтобы ты был в курсе — Виктор для меня в прошлом. Для Кати, надеюсь, нет, все же они друг друга действительно любят хоть дочка и травмирована, но надеюсь — простит. Для нее Витя не в прошлом, а для меня — да. Мне важно чтобы ты это знал. А еще, я очень скучала по тебе и жалею что в прошлый раз в машине всё так вышло. Правда.

— Насть…

— Я бы не говорила тебе всего этого, если бы мне было на тебя плевать, понимаешь? — немного отчаянно прервала я его. — Не объяснялась бы, не извинялась. Но мне не плевать. Я не хочу тебя терять, я очень хочу чтобы ты был в моей жизни. И я не хочу чтобы ты пропадал. Мне плохо было.

Ой как эгоистично прозвучало! Но зато честно.

Егор взял меня за руку. Мы как школьники — прикосновения нежные, острожные, даже робкие. И в то же время мы как семья выглядим с Катькой, которая снова унеслась вперед, неугомонная моя.

И только я подумала о Кате, только Егор сжал мою ладонь сильнее, явно готовясь что-то сказать мне, как Катя вдруг резко остановилась почти у поворота к нашим коттеджам, и понеслась к нам обратно.

Гневная, аж одну палку выронила.

— Что? — испугалась я, бросаясь дочке навстречу.

— Там… — запыхаясь дернула она плечом, остановилась, взрезая снег ботиночками. — Там он приехал. Папа.

28

Твою мать! Ну зачем он приехал?

Это моя первая мысль. Вторая: а может, пора?

— Малыш, — я опустилась перед Катей, придерживая дочку за плечи, — не злись, ладно? Я знаю что папа сделал тебе больно…

— Он ТЕБЕ сделал больно! — закричала Катя.

— Мы сейчас о тебе. Девочка моя, — я прижала дочку к себе, шепча ей: — прости что тебе пришлось рано повзрослеть, и я сейчас тебе как взрослой скажу: от измены никто не застрахован. Изменяют мужчины, изменяют женщины. Многие мужчины и не знают что растят не своих детей. Жизнь — сложная штука. Но твой папа — он мне изменил, понимаешь? Он МНЕ давал клятву верности, и не сдержал её. А тебе он остался верен, пусть и сделал больно. Но именно тебя он не хотел обижать, тебе он не изменял. Он не завел ребенка на стороне, он не полюбил этого ребенка сильнее тебя. Услышь меня, ладно. Попытайся поговорить с отцом.

— Но…

— Катька, — я прижала дочку сильнее, — знаю — больно, я всё это знаю! Ты не предашь меня, общаясь с папой и любя его. Это не предательство. Витя — твой отец. Ты можешь сказать мне, что он тебя не любит?

Я, наконец, отпустила ребенка, взглянула на дочкино личико — не плачет, и это уже хорошо. Но красная, сморщенная вся — жуть. То ли в гневе, то ли страшно ей, то ли всё и сразу.

— Так что, Кать, ты можешь сказать что тебя папа не любит? И помни, я про тебя спрашиваю, а не про меня.

— Любит, — пробурчала дочка.

— А ты его?

— Ненавижу! — выкрикнула она.

— Ка-а-ать, — протянула я. — Давай честно! Скажи, не руководствуясь обидой. Правду мне скажи.

— Люблю, — прошептала дочка.

Я знала это. Знала что и Витя Катьку любит, и что она, несмотря на обиду, отца обожает. Я и не хотела их ссоры, но… черт, все равно обидно. Глупое, иррациональное чувство, ведь я твердила дочке как попугай что мне не нужна её солидарность, но в глубине души хотелось именно этого: чтобы Катя встала на мою сторону и нос от Виктора воротила. Человек — иррациональная скотинка, но хорошо что у меня есть разум, чтобы понимать насколько некоторые мои желания гадкие.

— Ты скучала по папе? Он по тебе скучал.

— Я знаю, — прошептала дочка. — Но он плохой!

— Хороших не бывает. Он ошибся, он предал меня, и меня он потерял. Кать, если бы папа намеренно обидел тебя, если бы наказывал не за дело, если бы проявлял жестокость, он бы предал тебя! И я первая бы встала на сторону защиты своей девочки, и ограничила ваше общение. Чувствуешь разницу?

— Мгм.

— Поговоришь с отцом? Кать?

— Ладно.

— Только, милая, не спрашивай у него про тетю Наташу. Я уже объясняла тебе, почему люди так поступают, ничего нового папа тебе не ответит. Хотя, — я всмотрелась в личико дочки, и мысленно махнула рукой, — если тебе это важно — обсудить с Виктором ту, кхм, сцену, то спроси.

— Правда?

— Да, Кать. Если чувствуешь что не можешь иначе — спроси. Если больно — накричи на него, заплачь, выплесни всё. Только не молчи больше. А папа потерпит, заслужил. Ну что, домой, котенок?

— А дядя Егор?

Я нашла глазами Егора, который дипломатично отошел в сторону, и дал нам с дочкой поговорить по душам.

— Дядя Егор рядом с нами. Мы еще пригласим его к нам.

— Вы помирились?

— Да. Идем, Котька, — я выпрямилась, взяла дочку за руку, внутренне молясь чтобы встреча с Витей ей не навредила.

Лет до двадцати двух я понимала детей, а в четырнадцать-пятнадцать и вовсе считала всех взрослых неадекватными. Обещала себе что «вот будут у меня дети, я стану их понимать, и никогда…» а далее шел список этих самых «никогда». Но детей я перестала понимать, когда окончательно повзрослела. У них свой мир, свои реакции на боль. И я не знаю, делаю я сейчас хорошо, или делаю Катьке плохо.

Как бы я себя вела в ее возрасте, застань я отца с другой? Или… Боже, да я не знаю даже как реагировала бы, застань я отца с матерью в самый интересный момент, что уж говорить о соседке!