Любовь по правилам и без (СИ)

Я вернулась в гостиную, опустилась на пол у сумки с вещами и открыла черную простую шкатулку. В ней скрыто то что я достаю раз в год, а в остальные дни стараюсь не вспоминать, трусливо вычеркивая из памяти — фотография и тоненькая прядка волос.

— Ты помнишь? — я протянула Виктору фотографию.

Он взглянул мельком и закрыл глаза. Знаю, мне тоже больно. До сих пор.

— Зачем, Настя?

— Не хочешь взглянуть? — я вытерла слезы плечом, и сама посмотрела на фото. Ничего особенного, если не знать контекст: в моей руке маленькая ручка младенца. И больше ничего на фотографии нет. — Знаешь, Вить, я даже в мыслях предпочитаю думать что была беременна только Катькой. Больно думать что девчонок было двое. Только раз в год вспоминаю что у меня была не одна дочь, а двойня.

— Убери. К чему это? — закрылся Виктор.

— Мы же планировали с тобой еще ребенка после Кати, но оставили эту мысль не сговариваясь. Судьба. А я ведь хотела ребенка. И сейчас хочу. Двоих. Но если ты станешь вынуждать меня вернуться к тебе, если я обезумею до такой степени чтобы поддаться на шантаж, я не лягу с тобой. И не будет у меня детей. А я хочу! Представляешь, по-детски верю что душа нашей Оли просто ждет чтобы я снова решилась забеременеть. Она меня ждет!

У Виктора глаза больные, уставшие. На фотографию и на прядь волос, перевязанную тоненькой лентой, он не смотрит. Всегда избегал любых воспоминаний о нашей потере. Впрочем, Витю не стоит обвинять в черствости — я сама такая же. Подруги не знали, моя семья… да, они были в курсе что мы ждем двойню, но никто не задавал мне вопросов на выписке. Виктор, наверное, что-то рассказал нашим семьям, я не уточняла. И даже не плакала: у меня осталась Катя, которую я безумно боялась потерять, некогда мне было лить слезы.

Горе пришло через год. Ровно один день я позволяла себе вспоминать: роды, радость от крика младенца, ожидание второго, и те десять минут что мне дали на прощание.

Мы назвали её Оленька.

Плюнула на все угрозы, которые Виктор бросал мне в лицо, и обняла его. Я не люблю его больше, но я отлично помню как сильно было это чувство и как прекрасно. Временами я скучаю — и по Вите, и по своей к нему любви. Скучаю, но вернуть не хочу, на смену одному чувству пришло другое, не менее сильное и прекрасное.

— Вить, не дави на меня. Я ребенка хочу, и я верю в то что говорила тебе, — прошептала, обнимая его.

— В перерождение?

— Да. Может, это глупости и мракобесие, но я только этой верой и держалась. Тебе я не стала бы рожать, даже если бы вернулась, понимаешь?

— А ему родишь?

— Ему — да. Люблю, потому что. И ты встретишь женщину, полюбишь и, если захотите, будут еще дети. А меня отпусти. Хватит уже. И Котьку не вмешивай. Вить, — я зарылась ладонями в его волосы, с легкой грустью понимая что это в последний раз, — неужели ты не хочешь быть счастливым? Со мной ты таким не станешь. Ну вернул бы ты меня, думаешь я бы забыла про Наташу? А про шантаж? Мы бы только мучились, и ты и я. Не пытайся вернуть меня, пойми уже что не выйдет. Вить…

— Развод? — голос его звучит глухо, а руки стискивают меня в объятиях. Последних.

— Развод, — прошептала я.

— Я буду скучать по тебе.

— И я.

— Прости за то что наговорил. Я бы никогда не стал шантажировать тебя Катей. Не знаю, зачем вывалил на тебя все эти гадости. От отчаянья, наверное. Так больно тебя терять, невыносимо.

— Знаю, мой хороший. Знаю.

Последнее прикосновение его ладоней к моим плечам.

Последняя ласка щек.

Последний легкий поцелуй.

Глаза смотрят в глаза. Наш брак подошел к концу.

37

Он любил.

Я любила.

Так вышло.

Жаль, как же жаль! Грустно уезжать с коробками, наполненными вещами из квартиры, что долгие годы была домом. Виктор выставляет эту квартиру на продажу, а полученные деньги оставит на счёте Кати. Мы обсудили всё: алименты, каникулы, порядок встреч, вывоз дочери за границу.

Обсудили мы и ту нашу дочь, которая долгое время была тайной практически для всех. Слова о ней шли из горла чуть ли не кровью. Я знала о своей боли, пусть и глушила её долгие годы. Но Виктор… нет, я и подумать не могла что он вспоминает Олю. Что искренне жалеет о ней.

Может, зря мы носили эти позитивные маски? Может, зря не оплакали её? Может, всё было бы иначе? Может, именно это и стало причиной конца нашего брака — привычка держать свои страхи при себе?

Впрочем, это уже неважно.

Телефон звонит — это Егор. Перезвоню чуть позже, всё же я та еще трусиха чтобы болтать на дороге зимой.

Вдруг… я даже сообразить не успела, водитель синей Хонды резко перестроился со второй полосы, и мою машину встряхнуло от удара. Плечи обожгло болью, затем и лоб впечатался в подушку безопасности. Рывок, визг, скрежет — мои глаза открыты, рот открыт от шока. Я зажата между Хондой и серым дорожным ограждением.

— Черт, — простонала, хватая воздух ртом. — Черт…

Я в сознании, во рту отчетливый металлический привкус — то ли щеку прикусила, то ли кровь из носа попала в рот. В ушах звенит, телефон тоже надрывается. В боковое стучат, кто-то дергает дверцу машины, что-то кричит.