Любовь по-санкюлотски

Прибытие этого женского отряда в зал, где проходило заседание, привело депутатов в неописуемое смятение.

– Постойте, ребятки, – обратились к ним девицы, – сейчас мы займемся с вами любовью!

Председатель заседания, увидев, как эти, в большинстве своем пьяные, проститутки устроились на скамьях, стали блевать, дразнить представителей народа, немедленно ретировался из зала.

И тут же некая женщина по имени Ландель уселась на его место и, тряся колокольчиком, закричала:

– Подходите, подходите сюда, избранники народа! Я дам вам слово!

Несколько возмущенных депутатов покинули зал. Другие же, уйти которым не давали усевшиеся им на колени, обнимавшие их и дарившие им тысячи «непристойных ласк» девицы, были вынуждены остаться в зале.

Буквально на каждой скамье развернулись эротично-бурлескные сцены. Проститутки, задирая юбки, стали показывать всем и каждому источник своих доходов и существования. Этим они, естественно, вызвали большое оживление и смущение депутатов…

Вскоре те, в чьих жилах текла горячая кровь, дали себя соблазнить… За ними капитулировали все остальные… И за два часа зал заседаний Учредительного собрания был превращен в большой «крольчатник».

После этой оргии каждый представитель народа возвращался к месту своего проживания в сопровождении одной или нескольких потаскух; рассказывали, что самая разнузданная вакханалия имела место в некоем банном заведении…

В конечном счете все депутаты остались довольны этой любовной интермедией. Все, кроме одного, который боялся женщин и в свои тридцать один год был столь же невинен, как и при рождении. Звали его Максимилиан Робеспьер.

Бедняга этот был поначалу в крайне затруднительном положении, особенно когда одна из девиц нахально уселась к нему на колени. Опасаясь того, что он не сможет сделать все, что от него требовалось, он ограничился тем, что стал вести с ней разговор о политике и комментировать события прошедшего дня. Вечером он все-таки немного развеселился и впустил ее в свою комнату, где и потерял – как и кое-что другое – свою застенчивость.

На следующее утро старухи, торговки и проститутки снова собрались перед дворцом. Вооружившись пиками, палками и дубинками, они выкрикивали:

– Смерть им! Отрубить голову королеве, отбить ей печенку!

Некоторые предлагали сделать кокарды из кишок «этой чертовой шлюхи».

В десять часов утра на балконе появился король. Он объявил, что дает согласие на то, чтобы переехать в Париж, где отныне и будет его постоянная резиденция…

Толпа громкими криками выразила радость по поводу своей победы, а Людовик XVI понуро вернулся в свои апартаменты. Империя, существовавшая в течение тринадцати веков, рушилась…

Спустя два часа монархи в окружении растрепанных горлопанок направились в столицу.

Это двигалась на Париж Революция…

Перед королевской каретой женщины несли на остриях пик головы двух стражников, зарезанных утром. А позади шествия ехала карета, в которой сидел, вжавшись в стенку, человек, с ненавистью смотревший на эту бесновавшуюся чернь, оскорблявшую самое любимое им существо на свете. Это был Ферсан.

Сжимая в руке эфес шпаги, он готов был броситься в толпу и отдать жизнь за Марию Антуанетту…

При въезде в Париж толпы народа приветствовали «булочника, булочницу и подмастерье булочника». Но друзья Филиппа Орлеанского в нескольких местах по пути следования королевской кареты организовали достойные сожаления инциденты. В Отейле какие-то бродяги оплевали карету, в Шайо рабочий-булочник стал бросать в лошадей гнилые фрукты, а на улице Сент-Оноре одна проститутка, задрав юбки, продемонстрировала шокированной королевской чете свой зад…

Вечером того же дня некоторые члены Учредительного собрания с восторгом обсуждали эти события…

Они, конечно, несколько поумерили бы свою радость, если бы знали, что почти все депутаты были заражены «дурной болезнью», которой щедро наградили их девицы сержанта Майара…

Глава 4 Теруань де Мерикур – Мессалина 13 Революции

В некоторые моменты ее истерия имела гражданскую направленность.

Ш. Непьян

Пока Учредительное собрание продолжало свою работу, а аристократия, последовав примеру графа д’Артуа, начала перебираться за границу, гнев народный, ловко используемый и умело направляемый, вырос до устрашающих размеров. Стали слышаться требования казнить королевскую семью, перевешать на фонарях всех дворян и снести головы церковникам…

Франция была охвачена неуемной жаждой убийства. Кто-то из депутатов даже воскликнул однажды:

– Я считаю настоящими патриотами только тех, кто, как и я, в состоянии выпить стакан крови врага!

Это был поистине неожиданный критерий оценки патриотических чувств…

Следует сказать, что среди простых негодующих людей в толпе постоянно сновали крайне подозрительные лица, прибывавшие из провинции или из-за границы в надежде поживиться награбленным⁴⁶. Среди них особенно много было крайне опущенных женщин.