Любовь под запретом

Первую половину дня, пока дорога пролегала мимо нескончаемых табачных и цитрусовых плантаций, Виктории приходилось страдать только от удушающей жары. Однако после полудня пейзаж резко изменился. Караван из десятка всадников, сопровождаемых темнокожими рабами на муллах, въехал в полосу густых тропических лесов, где на путников тотчас обрушились бесчисленные стаи насекомых.

Это было настоящее царство буйной зеленой растительности, птиц и обезьян, живущее по своим законам. Огромные вечнозеленые деревья, оплетенные лианами, громадные папоротники и густые мхи словно сговорились доставлять непрошеным гостям как можно больше неприятностей. Несмотря на то что караван двигался по освоенной, хорошо утоптанной дороге, движение то и дело затрудняло то упавшее дерево, то неглубокий ручей, которого, по утверждению Френка Роджерса, еще неделю назад здесь и в помине не было. Слева от дороги гремели пороги Демерары, и, поглядывая в ту сторону, Виктория каждый раз вздрагивала от ужаса, различая в прибрежных зарослях реки буро-зеленых кайманов. Иногда они целыми группами грелись на песчаных отмелях, провожая караван ленивыми безразличными взглядами.

В довершение всех неудобств, к концу дня на путников обрушился сокрушительный тропический ливень – обычное явление в этих местах. Обсушиться не представлялось возможным, так как разводить огонь в такой влажности было заведомо бессмысленным делом. Когда же караван, наконец, достиг заброшенной лесопилки, где намечалось заночевать, Виктория чувствовала себя такой усталой, что заснула сразу, едва только ее голова коснулась жесткой подушки, набитой сухим мхом.

Проснувшись, девушка первым делом поспешила к ручью, чтобы смыть вчерашний пот. Из-под навеса, примыкающего к деревянному строению, доносились соблазнительные ароматы приготовленной слугами еды. Не желая предстать перед мужчинами в растрепанном виде, Виктория распотрошила свой саквояж и достала небольшое зеркало. Но стоило ей взглянуть на свое отражение, как ее горло сдавил крик ужаса. Она не узнала собственного лица. Лоб, щеки и подбородок покрывали безобразные волдыри, оставленные укусами москитов. Спутавшиеся волосы безжизненными прядями свисали вдоль обгоревших на солнце щек, под глазами залегли глубокие синеватые тени.

– Святая дева! – упавшим голосом вымолвила Виктория. – Неужели это несчастное, жалкое и уродливое существо – я?

За ее спиной раздался шумный вздох. Быстро обернувшись, она встретилась взглядом с Редом. Он смотрел на нее, нервно покусывая губы, его пальцы машинально сжимали и разжимали конскую уздечку.

– Это пройдет, Тори, – голос Реда звучал обреченно, будто он заранее понимал всю бесполезность увещеваний, – постарайся только не расчесывать укусы. А если ты проявишь благоразумие и позволишь мне смазать твое лицо этой мазью, они вскоре перестанут чесаться.

Виктория неприязненно посмотрела на небольшую серебряную баночку, от которой исходил резковатый запах травяного бальзама. Потом, ни слова ни говоря, вырвала баночку из руки Шарпа и принялась молча обрабатывать лицо. Заметив, что он все еще находится здесь, она метнула на него раздраженный взгляд и гневно бросила:

– Убирайся!

Щеки Реда вспыхнули ярким румянцем. Однако вместо того, чтобы уйти, он подошел к Виктории и стальной хваткой сжал ее ладонь. С минуту они пристально смотрели друг на друга, словно два дуэлянта, выискивающие слабые стороны противника. Потом Ред разжал пальцы и, глубоко вздохнув, направился к двери.

В этот день они больше не разговаривали друг с другом. Виктория дала себе слово стойко переносить тяготы дороги, чтобы лишить Шарпа возможности выражать ей сочувствие, а тем более оказывать помощь. Он же, со своей стороны, догадавшись о ее намерении, не навязывался со своей заботливостью.

Заночевать им пришлось под открытым небом, у разведенного костра. Лежа на неудобном жестком матрасе под плотной суконной накидкой, Виктория с тоской смотрела на черное небо, усыпанное мириадами ярких звезд, и думала о своей несчастной судьбе. Наконец ей стало так жалко себя, что она не выдержала и приглушенно разрыдалась, уткнувшись лицом в накидку. Вскоре она услышала легкий шорох, а вслед за тем невдалеке мелькнула человеческая тень. Затаив дыхание, Виктория настороженно подняла голову. Ред, сгорбившись, сидел у костра, глядя куда-то перед собой отрешенным взглядом и держа в пальцах погасшую сигару. Минутное сочувствие Виктории сменилось удовлетворением от сознания, что ее мучитель тоже лишен покоя. Размазав по лицу остатки слез, она довольно усмехнулась, глядя в его сторону, и тут же заснула крепким сном.