Любовь поэтов Серебряного века

Им пришлось перебраться в самый дешевый отель, окно их комнаты выходило в темный дворик, похожий на колодец. У Одоевцевой появился глубокий кашель, и врачи поставили диагноз: чахотка. «Только, ради бога, не говорите Жоржу», – просила больная. Иванов же целыми днями бегал по Парижу в поисках денег и еды. Но ту еду, которую он все-таки добывал, Одоевцева тайком выбрасывала. Она твердо решила умереть, чтобы не быть ему в тягость. К счастью, диагноз оказался ошибочным, у нее – лишь воспаление легких и малокровие от переутомления. Ее выходили, и отныне мечта знаменитой поэтической пары – не шикарный особняк в Париже или у моря, а всего-навсего старческий приют в Йере, на юге Франции. И хотя они по возрасту не подходили (обоим не было шестидесяти), им с невероятным трудом удалось в нем поселиться. Там Георгий Иванов написал свои последние стихи, вошедшие в «Посмертный дневник», равного которому, пожалуй, нет в русской поэзии. Его не оставляла депрессия и страх смерти, которой он боялся до отчаяния. Но почти все стихи Иванов посвятит той, которую любил до последнего дня: «Я даже вспоминать не смею, какой прелестной ты была…» – писал он о начале их любви.

Георгий Иванов умер в 1958 году в том самом приюте для стариков в Йере. Он умер на больничной койке, чего так боялся. Перед смертью он написал завещание, в котором, обращаясь к эмиграции просил позаботиться о его вдове.

После смерти мужа Ирина Владимировна поселилась в очередной богадельне, на сей раз под Парижем. Лишь через двадцать лет она вышла замуж. Ее мужем стал писатель Яков Горбов. Бывший русский офицер, бывший вольнонаемный французской армии, даже в лагере военнопленных, попав туда тяжелораненым, он не расставался с ее романом «Изольда». Причем пуля поранила и книгу, которую он всегда носил на груди. Горбов окончил во Франции два инженерных вуза, но стал парижским таксистом и одновременно писателем. Один за другим увидели свет три его романа, написанные на французском языке. С Яковом Горбовым Одоевцева прожила четыре года, до самой его смерти. И снова она осталась одна, наедине со своими рукописями.

После перестройки Ирина Владимировна с восторгом приняла довольно опрометчивое, как признавалась потом, решение вернуться в Россию. Союз писателей СССР официально пригласил ее вернуться на родину. Одоевцева приняла предложение немедленно, чем вызвала бурю в эмигрантских кругах. Эмигранты обвинили ее ни много ни мало в предательстве. И только Андрей Седых, секретарь Бунина, сказал: «Одоевцева едет? Ай да девка, молодец!»

В Ленинграде Одоевцевой дали квартиру на Невском проспекте, 13, обеспечили медицинский уход, организовали несколько встреч с читателями. Ее бережно возили с эстрады на эстраду, как говорящую реликвию. Ее мемуары наконец-то были изданы в СССР двухсоттысячным тиражом, который превзошел общий тираж всех ее книг за годы эмигрантской жизни. Она все-таки успела увидеть издание своих произведений на родине. «Живу я здесь действительно с восхищением», – писала Одоевцева подруге Элле Бобровой, перефразируя строку одного из своих стихотворений. Состояние ее здоровья ухудшалось, не давая возможности вернуться к начатой еще во Франции рукописи третьей книги мемуаров «На берегах Леты». В этой книге Одоевцева собиралась рассказать «с полной откровенностью о себе и других», но книга осталась недописанной.

Ирина Владимировна Одоевцева умерла в Ленинграде 14 октября 1990 года в возрасте 95 лет. Ее похоронили на Волковском православном кладбище. И Серебряный век окончательно остался в прошлом.

В своих воспоминаниях «На берегах Сены» и «На берегах Невы» Одоевцева не написала практически ни одного слова о себе. Эти книги о современниках были написаны с любовью, уважением, нежностью: «Я пишу о них и для них. О себе я стараюсь говорить как можно меньше и лишь то, что так или иначе связано с ними…

…Да, я восхищалась ими. Я любила их. Но ведь любовь помогает узнать человека до конца – и внешне и внутренне. Увидеть в нем то, чего не могут разглядеть равнодушные, безучастные глаза… Когда любишь человека, видишь его таким, каким его задумал Бог».

Иван Бунин 1870 – 1953 «Как же нет Любви?»