Любовь, похожая на смерть

Гурский подумал, что ворованная машина – это не пакетик с героином. Ее не так легко продать. А бросать новую импортную тачку, которая стоит целое состояние, в этом проклятом подвале, по мнению этих бродяг, – верх идиотизма. В подвале должен остаться только его труп, обезображенный или сожженный.

– Послушайте, я прошу вас, – сказал Гурский. – Это ведь не очень большая услуга – откройте багажник машины. Я ведь согласился помочь вам в ее продаже.

– Еще бы ты не согласился, гад. Тебе сказано: не открою. Или ты совсем тупой? У машины будет новый хозяин. Пусть он и лазает по багажникам.

– Внутри ценные вещи, – сказал Гурский. – Вы сможете забрать их себе. И продать.

Вова заколебался, он вертел в руке брелок, но не решался открыть багажник, опасаясь, что там персонально для него припасена какая-то гадость. Он не мог предположить, какая именно, но настойчивость, с которой московский сукин сын просил об одолжении, настораживала. Любопытство тянуло Вову к машине. Он подошел к багажнику и стал рассматривать брелок. Гурский чувствовал, что головокружение проходит. Он подтянул к себе обе ноги, согнув их в коленях. На правой голени была закреплена кобура с короткоствольным малокалиберным револьвером, в барабане которого умещалось четыре патрона. Как только Гурский очнулся, он почувствовал, что кобура на месте. Но цел ли револьвер…

Он коснулся пальцами кобуры и понял, что оружие на месте. Оставалось приподнять штанину, расстегнуть липучку на матерчатой перепонке, и револьвер сам прыгнет в руку. Но рядом стояли два вооруженных парня. Один из них выстрелит первым. Даже если Гурский проделает все движения молниеносно, он не успеет поднять ствол и произвести выстрел. Потому что к тому времени будет убит.

– В багажнике много всякого добра, – сказал он. – Там бинокль. И еще новый карабин. Ценная вещь. А патроны к нему под задним сиденьем.

Вова, облизав сухие заветренные губы, наконец решился: нажал на кнопку. Потянул вверх крышку багажника, на его физиономии появилась брезгливая гримаса. Двое парней отступили от Гурского, им тоже хотелось сунуть свои носы в багажник. Посмотреть на карабин и бинокль. Ближний малый опустил ствол пистолета, сделал пару шагов назад. Его друг повернулся к машине вполоборота.

Гурский, сунув ладонь под брючину, расстегнул перепонку кобуры. Рукоятка четырехзарядного хромированного револьвера легла на ладонь, указательный палец нашел спусковую скобу. Мелькнула мысль, что револьвер не пистолет, для стрельбы из него не нужно никаких дополнительных движений. Только прицелься и нажми на спусковой крючок. Гурский не сделал ни одного лишнего движения, он не поменял позы, не отодвинулся в сторону. Он сразу выбрал цель: парень с пистолетом представлял наибольшую опасность.

Гурский поднял руку с оружием. Револьвер выстрелил тихо. Пороховая вонь мгновенно пропитала воздух. Молодой человек отступил назад, не выпуская из рук оружия, схватился одной рукой за шею. Пуля вошла под подбородок, оторвала кончик языка и застряла в небе. Гурский выстрелил второй раз, пустив пулю почти в то же самое место. Она, изменив направление, прошила дыхательное горло и застряла в нижней челюсти.

Другой парень, державший в руках обрезок водопроводной трубы, первым оценил ситуацию и метнулся назад к воротам гаража. Гурский, вскочив на ноги, выстрелил ему в затылок. И не промахнулся, потому что стрелка и цель разделяли всего несколько шагов. Парень, запутавшись в собственных ногах, упал на асфальт, перевернулся на спину и обратно на живот. Вова стоял как парализованный и глядел в темноту. Он думал, что вся его жизнь, по существу, была одной большой ошибкой. Большой коллекцией неудач. Но главный промах он допустил сегодня утром, когда не убил этого гада из Москвы.

Вова кинулся той же дорогой к выходу из подвала. Гурский выстрелил от бедра. Пуля пробила куртку, но отскочила от толстого офицерского ремня, на котором держались Вовины штаны. Гурский схватил с пола железную палку и, заведя руку за спину, резко выбросил ее вперед и разжал пальцы. Совершив в воздухе четыре оборота, обрезок трубы плашмя ударил Вову ниже затылка. Удар был такой чудовищной силы, что раздробил сразу два шейных позвонка. Голова дернулась назад, вперед, снова ушла назад и запрокинулась вверх. Обладая хорошей стартовой скоростью, Вова успел набрать приличное ускорение. Но не смог остановиться в ту секунду, когда его грешная нетрезвая жизнь вдруг оборвалась, а душа рассталась с телом.

Он совершил несколько длинных головокружительных прыжков, словно солист балета, исполняющий «Испанский танец», высоко взлетел над землей и рухнул на кучу мусора. Неестественно вывернув голову назад, Вова удивленно глядел себе за спину на мертвых товарищей и живого московского гостя. Гурский, позабыв обо всем, стоял над раскрытым багажником машины.