Любовь – полиция 3:0

Эти мысли то представлялись прозрачными сгустками, то сравнивались с пространственной изнанкой, то походили на проникающие из настоящей действительности лучи. Шишликов внимал не только содержанию мыслей, но и отчётливо прослеживал их начало и исход. Мысли ветвились, разворачивались и переплетались заново лёгкими красивыми деревьями. По мановению выстраивались в ухоженные сады, расстилались в просторные рощи. Стоило обратить внимание на цвет, и тут же мысли окрашивались полупрозрачными кристальными красками.

Шишликову не стоило труда обнаружить отрицаемую внешним миром очевиднейшую связь с Галей. Она была настолько явна, настолько неоспорима, что он воспринимал новоиспечённую богиню возмездия не иначе, как единственную на Земле женщину. Женщину, с которой у него вечные изначальные отношения.

Шишликову предлагалось решить, согласен ли он на новые условия отношений, или, ссылаясь на постановление суда, отказаться от них. Он не мог отвернуться от вызова и сказать Гале «хватит». Он принимал её капризы как новые правила. Если она хочет, он исповедует любовь к ней через всю Москву! Хочет через всю Россию? Они будут общаться странами, континентами. Каких масштабов ей не хватает?

– Я поняла – вас слишком много! – доносился до него голос то ли Ани, то ли Кристины.

– Я бы этого очень не хотел.

– Всё небо заполонили, весь воздух, и Галя задыхается.

– Благодарю, Лалибела, утешила! – не смог удержаться Шишликов от сарказма.

Упрёк был весомый, болезненный, он сбрасывал его с гребня волны в пучину безысходности и топил в ней. «Врёшь, не возьмёшь!» – не сдавался в Шишликове Василий Иванович.

– Вы нарушаете свободу воли другого человека! – продолжала с берега строчить из пулемёта Лалибела.

Кристина не помогала ей. Она стояла на берегу, пила капучино и участливо следила за Чапаевым. Кристине было только двадцать, и двадцатишестилетние Галя и Аня, не говоря уже о Шишликове, казались ей взрослыми, знающими жизнь людьми. Поэтому она чаще всего молчала и в спорах не участвовала. Ко всему прочему она была единственной москвичкой среди приходских девушек, и Шишликов рассчитывал на её солидарность.

– Каким образом? Я что-то запрещаю ей? – захлёбывался в упрёках Василий Иванович.

– Вы делаете то, что она не хочет! – безжалостно бросала белогвардейка гранаты.

– То есть она мне запрещает, а я не исполняю её волю? Так ведь я не в подчинении у неё. Я-то ей ничего не запрещаю, так и она пусть не запрещает мне. Иначе именно она ущемляет мою свободу воли. Разве не так?

– Так! – согласилась Кристина.

– Нет, не так. Совсем не так. Нам Бог свободу выбора дал. Можно делать лишь то, что не во вред другим.

– Значит, во всех своих действиях человек должен ориентироваться на других?

– Да! – не очень уверенно подтвердила Анна.

– Ну и что это за свобода, где всё зависит от других? Это как раз несвобода. Свобода может быть только своя, личностная, а не чужая. Чужая свобода – чушь.

Дискуссия продолжилась и после того, как Кристину проводили до кинотеатра «Абатон» – теперь она жила на той же улице, где когда-то жила Галя. Лалибеле нужно было на вокзал «Даммтор». Он находился в десяти минутах ходьбы оттуда. Это всё были Галины места.

– Если вы человека любите! – замахнулась Лалибела тяжёлым камнем.

Патроны и снаряды закончились. Шишликов никак не мог определить в этот момент, рыжая она или нет. Они стояли возле университетской библиотеки, за углом которой Галя однажды пряталась от него, выбежав из автобуса. Тогда он нашёл Галю, и она долго и пристально вглядывалась в его лицо, а её глаза смиренно вопрошали: «Что дальше?» Теперь рядом – на том самом месте – стояла Аня, и он невольно сравнивал оба этих момента:

– Если любишь, то подчинись чужой воле? Ты это утверждаешь? А ещё либералка.

– Я не либералка.

Лалибеллу задело сравнение, и губы белогвардейки надулись. Шишликов поторопился извиниться:

– Не либералка, не либералка, прости. Это по мне ты либералка, а для других ты фундаменталист.

– Да, так лучше! – согласилась Анюта.

Потребность обращаться к Гале, спрашивать её мнение по всё новым и новым вопросам, подкидываемым жизнью, не давала Шишликову покоя. Ездить нельзя, звонить нельзя, писать тоже нельзя. Галя бы и не отвечала ни на какие обращения, и письма к ней летели бы в пустоту, но крохотную надежду быть втайне прочитанным они давали. Теперь же Шишликов их даже не отправлял. Он сравнивал письма в стол с напрасно выношенными и нерождёнными детьми. Он сравнивал себя с наказанным Сизифом.

Галинословие II

Ты замечала за собой недовольство героями того или иного прочитанного романа? Особенно русского. Они бывают очень доверчивы и слепы к злодеям, и порой их наивность доходит до такой глупости, что они даже теряют долю симпатии к себе.

«Сам виноват!» – проскальзывает голос возмущения слишком добрым персонажем.

«Какая же она дура!» – расстраиваешься ты очевидной ошибкой благородной героини.