Любовь поры кровавых дождей

— А шубы, им сшитые, за границу посылают, ясно?

— Известный во всей нашей области человек; секретарь райкома, когда к нам приезжает, первым делом к нему идет. Такого еще не было, чтобы он приехал и в жирасовский цех не заглянул.

— Он у нас авторитетом большим пользуется.

— Он и сейчас отличился. Для фронта сшили в два раза больше сапог и полушубков, чем было спланировано. Во как! — говорил одноглазый, протягивая мне стакан. — Пей, это не каждый день бывает.

Я слушал их, и мне было приятно, что у Жирасова такой хороший отец.

Эта беседа отвлекла меня. Когда я оглянулся, Лизы уже не было.

Я, прямо скажем, чувствовал себя совсем уже неважно, когда рядом появились Жирасовы, старший и младший. Сами они были пьяны, но обо мне проявляли трогательную заботу…

Втроем мы двинулись в соседнюю комнату, причем скорее я их поддерживал, чем они меня. Оба раскачивались, как корабли в бурю.

Когда мы ввалились в спальню, Лиза уже лежала в кровати. Из-под цветастого одеяла выглядывала ее голова, повязанная на ночь косынкой.

Широкая двуспальная кровать стояла у стены. Постелена она была на троих: три пышные подушки, три пестрых одеяла.

Я огляделся по сторонам. Другой кровати в комнате не было. На полу были расстелены шубы, матрасы, старенькие одеяла, а на них лежали подушки. Видимо, большинству гостей предстояло провести ночь на полу.

— А ты ляжешь здесь, со мной! — объявил Жирасов. Вдруг он неожиданно толкнул меня в грудь, опрокинул на кровать и начал стаскивать с меня сапоги. Но, потеряв равновесие, тут же повалился на меня. Я с трудом уложил его поближе к невесте. Едва коснувшись головой подушки, жених так захрапел, словно шею его сдавливала петля.

Я снял гимнастерку и в своих новеньких галифе лег с краю.

— Усни тут попробуй! — сердито вздохнула Лиза, покосившись на храпящего жениха, накрылась получше и повернулась к стене.

В комнате появились жирасовские зятья, дядья и прочая родня — стали раздеваться, громко переговариваясь. После долгих споров и перемещений в конце концов все улеглись по своим местам и затихли. Через минуту комнату огласил самый разнообразный храп.

Керосиновая лампа, висевшая на стене, словно только и ждала, когда все улягутся, зачадила, слабо вспыхнула и погасла совсем.

Но было светло, потому что в окна смотрела полная луна, щедро заполнявшая комнату серебристым светом.

Из-за стены еще долго доносились пьяные голоса, но в конце концов сон сморил даже самых неуемных.

…Только я задремал, как слышу — кто-то шепчет мне в самое ухо:

— Давай передвинем его к стене…

Открываю глаза: Лиза. В ночной рубашке она склонилась ко мне так низко, что касается меня своей пышной грудью, обтянутой белой сорочкой.

— Кого передвинем?.. — испуганным шепотом спросил я, потому что спросонья не понял, чего она хочет.

— Да этого…

— Куда передвинем? — опять ничего не понял я.

— Ты тоже хорош! — рассердилась Лиза. — Куда-куда! К стене. Давай помоги, ну!..

— Нет, нет, пусть лежит. Зачем его трогать…

— Ну и рохля же ты! — вспылила Лиза и, взяв Жирасова под мышки, сдвинула его к стене. Потом схватила его за ноги и таким же манером передвинула еще дальше. Жирасов шумно вздохнул, но продолжал крепко спать.

Лиза легла между мной и Жирасовым и как можно ближе придвинулась ко мне.

— Если тебе холодно, иди под мое одеяло, — прошептала она. Наверное, заметила, что меня трясло как в лихорадке.

— Нет, мне не холодно, — поспешно отозвался я, — совсем не холодно.

— Ну и дурак же ты! И тебя еще за храбрость хвалят! — Рассерженная Лиза резко повернулась на другой бок.

Сон с меня как рукой сняло.

Я лежал на смыкая глаз и смотрел в окно. Луны я не видел, но от лунного света в комнате было светло.

В нашей небольшой комнате раздавался разноголосый храп. Отец Жирасова во сне выкрикивал какие-то слова, видимо давал распоряжения скорнякам или шорникам руководимой им артели.

Лиза чувствовала, что я не сплю, и снова повернулась ко мне.

— Ты не спишь? — шепотом спросила она и тут же добавила: — Не капитан, а птенец желторотый…

Я притворился спящим.

— Нет уж, ты так легко от меня не отделаешься, — проговорила она, змеей вползая под мое одеяло и прижимаясь ко мне.

У меня так дух и захватило… Не знаю, сколько мгновений прошло, но вдруг я с такой силой рванулся, как будто меня уложили на раскаленные уголья. Сунул ноги в валенки, накинул тулуп, висевший тут же на стене, и затрусил к дверям…

— Ты куда, дурак, закоченеешь на морозе! — Лиза села на кровать.

Я с трудом добрался до двери. Приходилось переступать через многочисленных жирасовских родственников, которые, раскинувшись на полу, дружно храпели.

Через вторую комнату пробираться оказалось еще сложнее. Там было еще больше народу и почти совсем темно.

Наконец выбравшись на свежий воздух, я ощутил невероятное облегчение — как узник, выпущенный из тюрьмы.

Однако не прошло и минуты, как мороз прохватил меня до костей. Я влетел в сени, кое-как добрался до кровати и тихонько прилег с краю.

«Теперь-то она оставит меня в покое», — внушал я себе.

Лиза лежала не шевелясь, не произнося ни слова. Но я знал, что она не спит.