Любовь поры кровавых дождей

В углу сидел сержант Рыкулин и тихо наигрывал на гармони. Его осоловелые глаза и тело, склоненное над гармонью, выражали полное блаженство. На столе пусто, ни намека на еду, но танцующие, видать, успели уже промочить горло…

Я онемел от злости. Более всего в эту минуту презирал я сержанта, ибо не сомневался, что организатором ночной гулянки был именно он.

Теперь, вспоминая ту ночь, я даже удивляюсь: почему тогда я так разозлился, что кощунственного в том, что люди, уставшие от войны, улучив время, собрались потанцевать?

Но тогда, в грозные лихие дни, эта вечеринка в уютном домике подполковника показалась мне страшным грехом, беспредельной распущенностью, настоящим Содомом и Гоморрой и даже изменой Родине!

Как и многие, я тогда старался во всем подражать грозным единоначальникам. В то время, да и не только в грозную пору войны, но и вообще походить на них казалось высшим проявлением гражданственности.

Вероятно, глубоко укоренившаяся в каждом из нас непримиримость к слабостям и вызвала во мне крайнее негодование и желание наказать «осквернителей».

Я тотчас направился в штаб, объявил тревогу и пошел на батарею, в которой служили ночные гости подполковника — заместитель командира батареи и командир огневого взвода.

Ожидания мои оправдались: уже были скомандованы данные для заградительного огня, когда на батарею, запыхавшись, ворвались любители тайных развлечений.

Увидев меня, они растерялись.

Не прошло и минуты, как предупрежденный мною командир взвода управления доложил об опоздании телефонисток.

Я отменил тревогу и вызвал к себе офицеров. Освободил от должности командира огневого взвода, что же касается заместителя командира батареи, то я был обязан согласовать свои действия с начальником отдела ПВО армии, чтобы отправить его в резерв. Телефонисток и машинистку арестовал на пять суток.

Но на этом дело не кончилось. На следующий день я подошел к кухне в тот самый момент, когда сержант уже бежал оттуда с двумя котелками.

— Сержант! — крикнул я. Рыкулин замер на месте. — Что у вас в котелках?

— Обед, товарищ майор! — Для кого?

— Для меня и подполковника, товарищ майор.

— А может быть, наоборот, для подполковника и тебя?

— Так точно, товарищ майор!

— Ну-ка поднимите крышки.

Сержант замешкался, но, взглянув исподлобья на меня, решил, что лучше не перечить. Большой котелок был полон наваристого супа, в другом набита гречневая каша с четырьмя здоровыми кусками мяса из американских консервов. Второго было не менее четырех порций.

— Это обед на двоих?

Сержант молчал.

Я повторил вопрос, но он по-прежнему молчал, уставясь на меня красивыми наглыми глазами.

Я велел позвать повариху. Примчалась, запыхавшись, толстая и неповоротливая Лашченина. На мой вопрос, сколько порций она выдала Рыкулину, стала оправдываться:

— Да что же мне делать, товарищ майор, пристанет как банный лист, не знаешь, куда и деваться. Когда я спросила… нет, когда он сказал…

Я прервал болтливую повариху и велел Рыкулину вернуть котелки. Подполковнику была послана положенная ему порция обеда, а сержанта я отдал под арест.

— Ваши ночные гости тоже там, — сказал я ему, — можете потанцевать с ними.

Лашченина лишилась места поварихи и была послана в распоряжение самого строгого командира батареи.

Через полчаса, запыхавшись от быстрой ходьбы, ко мне ворвался подполковник.

— Что вы делаете, майор, не понимаете, что играете с огнем?

— С огнем?

— Да, с огнем! Какое вы имели право арестовывать моего сержанта?

— А я не ограничусь только арестом. Передам его дело на расследование.

Подполковник, как мне показалось, насторожился.

— Что он натворил? — спросил он уже с меньшей заносчивостью.

— Он мошенничал, занимался вымогательством… — ответил я и тотчас почувствовал, что подполковник облегченно вздохнул, Я понял, что ему известны более тяжкие проступки сержанта.

А что Рыкулин способен на многое, я в этом не сомневался. Но не столь уж велика птица этот сержант, чтобы из-за него сыр-бор загорелся, тем более я был уверен: Рыкулин своевольничает не без ведома своего командира.

— Знаете что, товарищ подполковник, — сказал я возмущенному Яхонтову, — оставьте у меня своего сержанта. Он здоров, сообразителен, я зачислю его в батарею и сделаю из него отличного артиллериста. А вместо Рыкулина мы подыщем вам более подходящего, степенного и надежного человека…

Тут Яхонтов очертя голову накинулся на меня. Но я в долгу не остался. Сержанта я не освободил, а расследовать его дело велел своему заместителю (кстати, он такие конфликтные дела разбирал всегда с великой охотой).

На следующий день мне позвонили из штаба артиллерии армии и настоятельно попросили ограничиться трехдневным арестом Рыкулина, после чего вернуть его подполковнику, потому что Яхонтов ни о ком другом и слышать не хочет.

Что мне оставалось делать? Я продержал Рыкулина под арестом три дня, после чего вернул его командиру.

В течение трех дней подполковник не подходил ко мне. К исходу четвертого он заглянул как ни в чем не бывало, словно и не было между нами неприятного инцидента.