Любовь? Пожалуйста!:))) (сборник)

Я не хочу, не могу больше ждать нового очистительного Всемирного Потопа. Когда там эта земная ось даст еще крен? Когда там врежется в Землю какой-то там астероид или комета Галлея, или Апофис? Кто сказал, что в 1012 году? Нострадамус? Кейси? Мессинг? Или эта Глоба?..

Не-не, 1012 год не для меня.

«Остановите Землю, я сойду!»

Я бы и этот чертов коллайдер разнес вдребезги…

«Не надорвись, милый…».

Да-да, я тебя понимаю, милая Ю, нет ничего более отвратительного, чем месть. Но иногда, понимаешь, даже самое отвратительное играет неизменно очень важную роль – отражает блеск прекрасного! Так разве я не прекрасен в своем порыве очистить лик Земли от заик? От лая гиен и вони корыт…

Смотри, смотри, как сияют мои глаза, когда я своими смертоносными пулями рушу устои этого мира хапуг и ханжей, невежд и ублюдков? Разве благоговейный блеск моих ясных зеленых глаз тебя не радует? Ведь, как и любое другое, мое кровопускание – врачует! Оно – плодоносно!

Понимаешь, мы ведь не должны быть сильнее самого слабого, самого обездоленного, но мы должны быть сильнее всех этих мастодонтов и монстров, всех этих уродов и упырей!.. Должны! Мы же в неоплатном долгу перед вечностью…

– Ты и меня пристрелишь? – спрашиват Юля.

– Тебя? Как можно? Тебя – нет…

Почему наушники сняты? Мир орет точно его режут на части!.. И этот неумолкаемый стук… Я снимаю наушники, и ор мира вонзается в уши: болььььь!..

Время от времени я замираю… Fuge, late, tace, quiesce! (Беги, скройся, умолкни, успокойся! Лат.). Я заставляю себя прислушаться к себе, утихомирив бег собственной плоти. Бежать? Но куда? Куда ни глянь – везде люди… Слушай, спрашиваю я себя, неужели все это доставляет тебе удовольствие? Неужели…

Нет-нет… Какое же это удовольствие? Это бальзам на раны моей нежной души, ага… И никакое, скажу вам, не удовольствие…

Что ж тогда?

Это – оргазм, думаю я, и запрыгиваю в наушники…

Там – Бах… Вот спасение!

Понимаете, есть Бах, и есть остальные… Поэтому – Бах!..

В патроннике, я знаю, предпоследний патрон. И еще один – про запас, на тот случай если…

Никаких «если»!

Ну же!

Я жму на курок что есть силы! Но нет! Ничего! Ни высверка из ствола, ни отдачи в плечо, ни шороха, ни звука…

Неужели осечка?! Значит – промах, крах… Но вдруг – темень, ночь. Я погружен в темноту, как в преисподнюю ада. Что, что случилось?! Ни звука в ответ. Тишина. Жуть. Мне страшно шевельнуться, страшно закрыть глаза. Я сдираю с ушей наушники, но от этого в прицеле не становится светлее: там – ночь, тьма, ад кромешный. Я не могу взять в толк: я мертв, умер?..

Где-то ухает молот, визжат тормоза, и вскоре я слышу, как капает вода в ванной, затем слышу собственное дыхание… И этот неумолкаемый стук!..

Жизнь продолжается. А я сижу в темноте и не предпринимаю никаких попыток что-либо изменить. Наконец щелкает замок входной двери, а за ним выключатель. Света нет.

– Кто-нибудь в доме есть?

Юсь! Вернулась! Йусссенька… Тебя отпустили!..

– Да, – произношу я, – есть.

– Почему ты сидишь в темноте? Накурил!.. Здесь же…

– Тебя отпустили?!

– И в такой духоте? Здесь же нечем дышать!

– А, – с досадой произношу я, – опять свет отключили…

И снимаю свою натруженную ладонь с мышки компьютера, закрываю теперь без всякого страха глаза, надо же им дать передышку, и спрашиваю:

– Ты вернулась?

– А ты все стреляешь?..

– Без этого наша жизнь была бы не полной…

– Лучше бы ты… Свечу хоть зажги…

Лучше?!! Разве может быть что-нибудь лучше?

Я молчу. Я жду, когда снова дадут свет, ведь у меня еще столько патронов! И еще один, про запас…

– Я сама заплатила, – говорит Юля, – тебя не допросишься… Окно хоть открой…

И тотчас дают свет! Ну, слава Богу!!!

– Ага, – говорю я, – спасибо.

– Пожалуйста… Ой, что это у тебя с лицом?

– А что?

– На тебе лица нет!

Я жду, когда придет время слёз. Я люблю (садюга!), когда озерца слез вызревают в её дивных глазах. И совсем неважно – это слёзы радости или грусти, восторга или печали. Её слезы – немой крик души! Непомерный ее труд. Своими слезами она дает жизни шанс на спасение.

Я жду…

И вдруг ясно ощущаю: да! Это ее запахи, именно так пахнут ее руки, ее шея, ее волосы…

– Ой, что это у тебя?

Юля тянется рукой к моему лбу, к вискам, нежно прикасается, затем смотрит на свои славные пальчики.

– Кровь?.. – она смотрит на меня с удивлением и, наконец, я вижу в уголках ее глаз бусинки слёз.

Наконец-то! Пришло, пришло-таки время слёз..

– Ах, кровь, – произношу я как можно более равнодушно, – это же… Знаешь… Это кровь Христа…

Это правда! Росинки кровавого пота на моем лице – свидетельство непосильной работы! Эти капельки, просочившиеся на кожу из-под тернового венца, священной тиары, которую я вот уже целый день и всю жизнь чувствую на своей голове, – это капельки моей нежности к миру…

У Юли больше нет слов, только слезы, которые я собираю в свои натруженные ладони. Это наша с Юлей Стена Плача.

И опять вдруг – тьма!

Тишина такая, что слышно, как тает воск свечи…

Когда в дверь снова стучат, я тянусь рукой к настоящему автомату, ощущаю его металлическую прохладу, мягко передвигаю рычажок предохранителя в нужное положение… Тссс-сс-с-с…