Любовь приходит дважды

Очутившись в палате, Аделаида скинула мокрую одежду прямо на другую кровать, достала из пакета спортивный костюм, натянула его и залезла под одеяло, укрывшись с головой.

А за открытым окном, в окончательно сгустившейся тьме, гремела первая летняя гроза.

Ее тяжелые удары и лиловые вспышки, озарявшие сумрак больничной палаты, так отвечали настроению Аделаиды, что она даже несколько успокоилась.

Вот, не одна она страдает; природа тоже бьется и кричит, пытаясь достучаться до кого-то, самого главного. Природа тоже женщина, тоже рвется туда, куда ее не пускают, грозится все разнести на пути к своему счастью. И тут же опускается без сил в мягкие летние облака и плачет, как маленькая обиженная девчонка.

Под вечер природе надоело безумствовать. Она сдула грозовые тучи на юг, приоткрыв в усталом умиротворении золотые закатные глаза, и к измученной Аделаиде тоже снизошел покой.

Может быть, завтра, думала Аделаида, сворачиваясь под одеялом в свою излюбленную безопасную позу – клубком, может быть, завтра, когда она освободится от всех своих невыносимых «если» и «вдруг», когда она станет прежней, легкой и свободной, Сиреневая страна примет ее по-другому и ее впустят в жилище льва?

А там – пусть поступает с ней, как хочет… Только бы впустили.

* * *

Две фигуры, черные на пылающем голубом снегу, неспешно прогуливались вдоль пещеры.

Одна из фигур была высокая, стройная, широкоплечая и узкая в талии, другая – низенькая и приземистая, но именно на нее чаще обращался с надеждой взор прячущейся в пещере Саддхи.

Может быть, отцу удастся уговорить светловолосого упрямца?

Саддха из своего укрытия прекрасно слышала голоса, но, к сожалению, говорили мужчины по-немецки.

Язык философов и поэтов, как называл немецкий отец, был сейчас ненавистен Саддхе. Резкий, грубый, воинственный и, что самое главное, совершенно для нее непонятный.

Впрочем, он зазвучал бы музыкой в устах любимого, если бы тот хоть раз произнес ее имя. Но этого так и не произошло до полудня.

Саддха, горестно вздохнув, сняла с себя праздничный наряд и украшения, смыла тушь с ресниц и румяна со щек и отправилась готовить обед.

* * *

– Время трапезы, – сказал Дэн-Ку, глянув на солнце, и решительно повернул к пещере.

Карл вежливо посторонился. До сих пор он не услышал от Дэн-Ку ничего конкретного, одни общие философские рассуждения, но надеялся, что после сытного, с обильными винными возлияниями обеда старец станет немного откровеннее.

– Идем со мной, – проговорил Дэн-Ку, – сегодня тебе можно все.

Карл решил не задумываться над промелькнувшей в словах старца двусмысленностью.

В пещере их ждал плотно уставленный блюдами, бутылками и кувшинами стол, над которым витало облако острых, пробуждающих аппетит горячительных ароматов.

Саддхи не было.

Старец, не обратив на это обстоятельство никакого внимания, азартно потер сморщенные ладошки и сделал широкий приглашающий жест.

Карл уселся напротив Дэн-Ку и положил себе в тарелку немного риса и оранжевых ягод.

– Нет-нет, – улыбнулся старец, – диета тебе ни к чему. Ты совершенно здоров и в отличной форме. Лучше отведай этого мяса, такого ты не пробовал никогда в жизни!

Карл поблагодарил и положил в рот маленький кусочек. Проглотив его, наш герой сразу же почувствовал зверский голод и не заметил, как опустошил всю тарелку.

– Выпей этого вина, – предложил Дэн-Ку, отодвигая от Карла чашу с водой и протягивая ему чарку с темно-золотым, густым, как сливки, искрящимся напитком.

Карл начал отказываться, говоря, что желал бы сохранить ясность рассудка, дабы в полной мере воспринять те великие истины, которые сочтет возможным сообщить ему учитель, но старец только усмехнулся.

– Для постижения великих истин, – произнес он, основательно прикладываясь к собственной чарке, – не нужно ясного рассудка. Его, знаешь ли, вообще лучше выключить. Или основательно опустошить. Как можно влить что-то в чашу, когда она и так полна?

Карл задумался.

– А, вы имеете в виду, что нужно очистить свой разум от посторонних мыслей?

– Именно! Так что не спорь со мной и пей! Вот молодец, хороший мальчик!

Выпитое радостно загудело в голове Карла, словно вечерний колокол.

Карл решил быть осторожным и, когда старец вновь наполнил его чарку, лишь сделал вид, что пьет.

Дэн-Ку между тем, не теряя времени, выпивал и закусывал за двоих.

И куда только все это девается в таком маленьком сухоньком тельце?

Интересно, кто он такой, думал Карл, что здесь делает и откуда взялся?

Кого угодно он ожидал здесь встретить: буддийского монаха, йога-отшельника, космических пришельцев, своего брата археолога, свихнувшегося на эзотерической почве и решившего стать хранителем Шамбалы, – любого из них, только не этого сморщенного, как чернослив, хитреца, доморощенного хирурга и охотника до хорошей выпивки и закуски, балующегося на досуге альтернативной историей.

Снежные люди, которых они встретили по дороге сюда, – они, вероятно, у него в услужении.