Любовь принцессы

Под свежим впечатлением их полуторачасовой беседы Джеймс снова с удивлением должен был признать, что никогда не переживал ничего подобного. Обычно он легко мог выкинуть из головы любую женщину. Никогда еще ему не приходилось встречать женщину, с мыслью о которой он ложится спать и просыпается. Никогда еще ни одна женщина не занимала так всех его мыслей: на протяжении целого дня он мучительно пытался представить себе, где она может быть сейчас, чем занята, что чувствует.

Никогда еще сердце его так не рвалось из груди от простого телефонного звонка и не замирало в надежде, что это звонит она. И никогда он не испытывал такого умиротворения, едва заслышав ее голос.

В следующие месяцы их роман стал набирать силу. Ежедневно, а то и по два раза в день вели они долгие увлеченные беседы, в которых Диана рассказывала ему о мельчайших подробностях своей жизни, страстно желая, чтобы он разделил их с ней.

Похоже, что от общения с ним она более всего ждала одобрения. И речь шла не только о признании ее красоты и женской привлекательности, требуемом столь ненасытно, что Джеймс, повторявший их по сотне раз, стал опасаться, что его слова утратят свое значение. Но ей нужно было еще и одобрение ее деятельности и поступков на общественном поприще.

Она так много делала, объясняла Диана, чтобы понравиться своему мужу и его семье и действительно помочь тем, с кем ее сталкивала жизнь, но редко когда ей доводилось услышать похвалу или хотя бы признание небесполезности своих занятий.

Джеймса потрясло, насколько неуверенно ощущала себя она в жизни и сколь хрупка ее природа: за безупречной внешностью, обезоруживающей улыбкой и доверчиво протянутыми руками скрывалось робкое существо, трепещущее от страха и застенчивости. Он не мог знать, что перед каждым появлением на публике внутри у нее словно все обрывалось и ей начинало казаться, что ее вот-вот задушит панический страх. Он узнал, что одна мысль о публичном выступлении вселяла в нее такой ужас, что она не могла отделаться от кошмарного видения, как будто она выходит на подиум и всем на посмешище, внезапно лишившись дара речи, не может выдавить из себя ни слова.

И всего печальней, думал он, что этого могло не быть. Если бы только она ощущала за своей спиной поддержку супруга, то вместо пучины отчаяния перед ней открылась бы богатая, насыщенная жизнь, где могли бы в полную силу развернуться ее дарования; если бы ее супруг хоть изредка говорил ей, как важна и неоценима ее деятельность и как замечательно она со всем справляется; если бы только он — а не пресса — говорил ей, как она прекрасна, как любима и желанна.

Впрочем, теперь уже поздно. И сожалеть не приходится. Джеймс понимал, что именно это и послужило причиной его появления в ее жизни, именно это определяло ту роль, которую он призван в ней сыграть — и по той же причине ему не в чем раскаиваться и испытывать угрызения совести. Ведь, в конце концов, помогая Диане, поддерживая ее, он помогает стране и короне.

Его святая обязанность сделать так, чтобы любовь и надежда переполняли Диану, чтобы она смогла забыть свои прежние несчастья, смогла почувствовать свою значительность, свою нужность людям и отбросить терзающие душу сомнения.

Он понимал также, что только он может помочь ей осознать свою женскую привлекательность, вернуть ей уверенность в себе. Мягко и постепенно он смог бы ее убедить, что она ничем не хуже других женщин, а по правде говоря, и лучше многих, что она обладает редкой притягательной силой, которой он не может противиться.

Впрочем, все это не входило в его служебные обязанности. Это были негласные законы любви. Он чувствовал, что, пока достанет сил, он будет стараться облегчить ее страдания, что при всякой возможности будет стремиться доставить ей радость, способную исцелить ее боль. Преданная любовь не отделяет своих чувств от чувств предмета своей любви. Радость, страх и боль одного становятся радостью, страхом и болью другого. Но боль одного ранит вдвойне другого, который, чтобы защитить любимого, старается взять на себя его боль, нести ее за двоих.

И Джеймс окунулся в изучение милых подробностей ее жизни. Она спрашивала его, понравилось ли ему платье, в котором она была накануне, и смеялась, когда он, смешно юля и изворачиваясь, вынужден был признать, что не помнит, как она была одета. Ибо Джеймса не волновал внешний вид Дианы. Он любил ее слишком сильно, чтобы останавливать взгляд на столь несущественной материи, как ее наряды. Он видел истинную Диану, ее лицо, лучащееся красотой или омраченное горем. Ему она всегда казалась прекрасной и блистательной. В его глазах никаких погрешностей в ее облике просто не могло быть.

Более всего ему нравилось помогать ей готовить выступления, оттачивать речь и обретать уверенность. Он понимал, что тут он может оказаться особенно полезным, найдя наилучшее применение своим критическим дарованиям в точных советах, где, на его взгляд, следует возвысить голос, а где понизить.