Любовь Психеи и Купидона

И говорит, поцеловав его:
Мой сын, дочь смертного в безумном самомненье
Мое оспаривает торжество,
Меня лишает поклоненья.
Быть может, это дерзновенье
Дойдет и до того, что посягнет она
На мой небесный трон, где я царить должна.
И ныне опостылел мне Пафос,[11]
Ведь я оставлена всей свитою моею,
Какой-то вихрь к сопернице унес
Амуров, обольщенных ею.
Венец мой хочет взять Психея,
Ну, что же, пусть берет: и без того сейчас
Она, мой сын, царит и правит вместо нас.
Вот, обойдясь без помощи твоей,
К ней явится герой, могучий и прекрасный,
И самый доблестный из всех людей,
Тебе, Амуру, не подвластный.
От их любви, живой и страстной,
Родится заново всесильный Купидон,
Которым будешь ты, о сын мой, превзойден.
Поберегись же: надо сделать так,
Чтоб, несмотря на все родни ее старанья,
Увел ее уродина, чужак,
Чтоб ведать ей одни скитанья,
Побои, брань и нареканья,
Чтоб тщетно плакала и мучилась она,
В падении своем нам больше не страшна.

Такие преувеличения, в которые впала отчаявшаяся богиня, характерны для женской натуры и женского ума: среди женщин трудно найти такую, которая признала бы, что соперница превосходит ее красотой. Замечу мимоходом, что для представительницы прекрасного пола нет более тяжкого оскорбления, чем когда другая затмевает ее на людях. За такие вещи обычно мстят, как за убийство или предательство.

Но вернемся к Венере. Сын обещал ей отомстить за нее. Успокоенная этими уверениями, она вернулась к себе на Киферу как победительница. Она не умчалась по воздуху в своей колеснице с голубями, а села в перламутровую раковину, запряженную двумя дельфинами. Весь двор Нептуна сопровождал ее. Но это уже сюжет для поэзии: не подобает описывать прозой кортеж морских божеств, да я и не думаю, что вид, в котором предстала тогда богиня, можно передать обычным будничным языком.

И потому теперь в стихах рассказ пойдет,
Как, дивная, она пленила царство вод,
К Киферской гавани плывя по глади синей.
Тритоны угодить стараются богине.
Один вокруг нее резвится, а другой
Кораллы ей несет из глубины морской.
Тот зеркала хрусталь Венере подставляет,
А этот от лучей палящих защищает,
Возница Палемон — знаток морских дорог,
И Главк[12] во славу ей трубит в свой звонкий рог.
Фетида громче петь сиренам повелела,
Боятся ветры дуть стремительно и смело.
Один Зефир шалит, забывши всякий страх,
Играет томно он в Венериных кудрях,
Покров с нее сорвать старается порою.
Волна ревнивая стремится за волною,
Чтоб лаской губ своих, что влажны и чисты,
Коснуться нежных ног богини красоты.

— Это, наверно, было прекрасно! — вскричал Геласт. — Но я предпочел бы увидеть богиню в рощице и одетой так же, как в день, когда она предстала перед пастушком со своей тяжбой.

Друзья с улыбкой выслушали Геласта. Затем Полифил продолжил свой рассказ.