Любовь.ru

Одним словом, пообещал. А тут, как назло, в качестве общественной нагрузки пришлось при­сутствовать в суде. Заседателем. Как же: не пью­щий, партийный, у начальства на хорошем счету. Образование высшее с грехом пополам получил, надо было карьеру делать. Не юноша уже, тридцать с лишком лет. В начальники пора выбиваться. Вы­служивался, как мог, когти рвал, вот и припахали общественную нагрузку — народный заседатель. Сижу в суде, а вокруг — одни бабы. Слушается дело о разводе, вот они и набежали, сороки любопытные. Второй заседатель — баба, тихоня неприметная, председатель народного суда — тоже баба. Видать, старая дева, потому что никуда не торопится. А у меня в голове только Мишка и коньки. Если придем в комиссионку, а их уже не будет, как я парню в гла­за посмотрю? Ну как?

А эти двое стоят и друг друга жалеют. Меня не жалеют, Мишку моего не жалеют, которому коньки до зарезу нужны. Сказали бы ясно: никаких, мол, компромиссов, видеть друг дружку больше не хо­тим, развод, и точка. Вынесли бы мигом постанов­ление и быстренько разбежались по домам. А судья все докапывается:

«Ну, в чем причина? Почему хотите развестись?»

Наконец жена выпалила:

«Он мешает мне делать карьеру. Ревнует».

«А вы кто по специальности?»

«Актриса».

«Вот как?»

Тут даже мне интересно стало. Пригляделся: а она ничего, красотка. Ножки,, грудки, все при ней, все ладненькое. Я бы тоже такую ревновал.

«Мне и так пришлось взять академический от­пуск из-за ребенка!. Теперь наконец-то театральное училище закончила. Получила распределение в другой город. Карьеру надо начинать делать в про­винции, это всем известно. А он не отпускает».

«Почему не отпускаете, гражданин?»

«А какой же это тогда будет брак? Я — в одном городе, она — в другом. Я тоже, в конце концов, хочу сделать карьеру! Не срываться с работы в детский сад, по столовкам не болтаться. Жена должна дома сидеть».

«Нет уж, твоя очередь!»

«Ты женщина, а не я!»

«По твоей зарплате этого не заметно!»

«Хочешь сказать, актрисы много получают? Ну, какой тебе предложили оклад, звезда театральных подмостков? Ты скажи, скажи, пусть люди посме­ются!»

Наконец-то поругались в присутствии, так Ска­зать, заинтересованных лиц. Может, коньки еще и не купили. И магазин открыт. Пока открыт. Кашля­нув, говорю:

«Что ж, дело, по-моему, ясное. Не хотят люди жить вместе. Разведем — и пусть себе каждый де­лает карьеру».

«А ребенок? — еле слышно говорит тихоня. — Ребенок как же?»

Надо же, проснулась!

«Дочь останется со мной!» — отрезает актриса.

«Почему это с тобой? Ребенка-то зачем надо та­щить в провинцию?»

Снова пошла перебранка, но видно, что мужик не уступает больше из упрямства. Бабе своей на­солить хочет. Дочь ему не нужна. Нет, здесь все ясно.

«Так вы настаиваете на разводе? Подумайте хо­рошенько, истица».

Снова эта судья влезла! Ну что старой деве на­до, спрашивается? А эти двое, как только доходит до дела, сразу же начинают ломаться. Мнутся, косятся. Она на него, он на нее. Господи, да они же друг дружку любят до смерти! Просто пришли на людях поругаться. Ну и цирк! Стоят, комедию лома­ют. Игрушки им. Нет, это может затянуться надолго. А как же Мишка? А коньки?

И я говорю внушительным голосом: «Граждане, вы не в цирк сюда пришли. И неза­чем время у людей отнимать. Или сейчас решайте, разводитесь или нет, или мы ваше дело больше в суде разбирать не будем. А репетиции дома у себя устраивайте. Суд — не театральные подмостки. Вас касается, гражданка истица».

И тут актриса вспыхнула вся и решительно за­являет:

«Да никакого я представления не устраиваю! Я пришла, чтобы развестись с этим человеком. И без развода не уйду!»

«Согласен! — в свою очередь кивает мужик. — Если ей так хочется, разводите».

Бабы, особенно тихоня, еще чего-то препирают­ся. Но на то я и мужчина, чтобы на них надавить. Все и так ясно: выносим постановление о разводе, девочка остается с матерью, Мишка с коньками. И бегом отсюда. Бегом.

Хорошо, что у меня машина. Пять лет в очереди на заводе стоял. На льготной, как передовик про­изводства. И купил «Москвича». Цвет «лотос», как сейчас помню. Неделю потом как заведенный повто­рял, вылизывая свою красавицу: «лотос», «лотос», «лотос»... Сколько их потом было, и не вспомню, но эта —- первая любовь.

Короче — як машине, а они там, возле стоянки. Стоят, с ноги на ногу переминаются. Вроде бы пора в разные стороны пойти.

«Ну, пока».

«Пока».

И снова стоят. А мне-то что, я к сыну опазды­ваю.

«Извините. Пройти можно?»

«Да-да».

Господи, какие у нее глаза! Не глаза — океа­ны. Все реки тоски, что только есть на этом свете, слились в этот синий омут. Глубоко-то как! Да... Глубоко.

Но я в машину. Ничего страшного. Передумают, опять в ЗАГС придут. Не зарезал же — развел.

У них своя жизнь, у меня своя. Любить по-разному можно. И в ссорах меру знать. Иначе, как бы не за­играться...

... И мы трое разошлись в тот день в разные стороны. А когда потом встретились, все вместе в одном интересном месте (простите за каламбур), я вспомнил этот день. И пожалел, что засели в голове только эти самые коньки, катание на которых все равно не пошло Мишке на пользу.

Пациент