Любовь.ru

Может, в один прекрасный день они без ссор, без скандала, без упреков так же тихо и спокойно, как сошлись, разойдутся в разные стороны, и дальше уже у каждого будет своя жизнь. Да, соб­ственно, она и сейчас у каждого своя. Главное, что он помог ей наконец-то повзрослеть и избавиться от многих иллюзий и комплексов. А то так бы и прожила всю оставшуюся жизнь одна, вздыхая о милом прошлом и храня светлую память о чело­веке, который просто использовал ее, как удачно подвернувшийся в жизни шанс.

3

Стае ушел рано утром, наказав Любе ни при каких обстоятельствах не открывать никому дверь и чуть что — сразу же звонить ему на ра­боту. Кто-нибудь да приедет.

—  А ты куда? — спросила Люба. — К Лине­вой?

—  Сначала к девушке Гуле заеду. Мне же ну­жен предлог, чтобы навестить актрису.

—  И что ты придумал за предлог?

—  Потом расскажу.

—  И когда тебя ждать? Сегодня? Когда? Ве­чером?

—  Может быть. Ну пока.

Он шутливо чмокнул Любу в нос, отчего она чуть было не чихнула, накинул на плечи теплый свитер (на улице стало заметно прохладней) и исчез. Она вернулась в комнату, села за компью­тер. Где-то ведет свое собственное расследование незнакомый парень по прозвищу Мики, а Павел Петрович Стрельцов сидит у себя в трехэтажном особняке и думает, что его личный психолог рабо­тает в контакте с милицией. Ничего себе, контакт! Самый что ни на есть прямой.

Люба решила, что хватит играть со Стрель­цовым в прятки. Пора разоблачить его вранье. Не такой уж он простой человек, этот Павел Петрович.

КОМУ: Пациенту ОТ КОГО: от Доктора ТЕМА: вопрос

Павел Петрович, ведь вы знали, что Михаил не ваш сын? И как давно вы об этом узнали?

Ответ Стрельцова Люба получила только во второй половине дня. Очередное многословное послание, в котором Стрельцов в первую очередь оправдывал себя.

Я знал, что рано или поздно вы это поймете. Мне не повезло: ни с первой женой, ни со второй. Хотя о том, что Мишка мне не сын, я, честно признаться, долго не догадывался. До самой смерти жены, мож­но сказать. Любимой и единственной моей Полины. Лицом Мишка был весь в мать, а насчет его способ­ностей я не слишком голову-то ломал. Кто знает, откуда чего берется?

А может быть, я и догадывался, но знать на­верняка не хотел. Кто мог ответить на этот вопрос? Только жена моя — Полина.

Приняв сына на руки, я выбросил друга Василия из головы напрочь. Жизнь у меня была тяжелая и непростая. И встретились мы снова только через много лет, в больнице, когда жена моя Полина уми­рала. Но я-то все надеялся на операцию, на чудо. Надеялся до самого конца.

И обратился к нему, как к последней своей надежде. Василий, разумеется, взялся помочь. К тому времени он стал известным хирургом, ав­торитетом. Честно надо признать: все, что мог, он сделал. Да поздно уже было. После операции моя Полина поначалу вроде бы даже на улучшение пошла. Но болезнь взяла свое, и спустя несколько месяцев ей стало совсем плохо. Полину вновь по­ложили в больницу, а через две недели Василий вызвал меня.

«Она умирает, Паша. Иди, простись».

Надо сказать, что последние дни Полина была то в беспамятстве, под действием наркотиков всяких да обезболивающих. А тут пришла в сознание и хотела вроде как сказать последнее слово. Я вошел, она сказала несколько слов, но каких-то ничего не значащих. А потом вдруг попросила:

«Васю позови, Паша».

Позвал. Стою смотрю, как он возле ее кровати присаживается. А жена смотрит на меня и молчит, но по взгляду ее все понимаю. Вроде как просит: уй­ди. Вышел. До сих пор ком в горле стоит, как вспом­ню. Что со мной было те десять минут в коридоре, описать словами невозможно. Ревность? Она же умирала. Какая тут ревность? Я гадал только, лю­била ли она меня, ну хоть немного, или просто всю жизнь была признательна за то, что женился, когда она ко мне пришла.

Когда Василий из палаты вышел, вижу — пла­чет. Я было туда, к Полине, а она глаза прикрыла, сестра лекарство в шприц начала набирать.

 «Не могу больше, Паша, — шепчет Полина. — Прощай».

Она впала в кому и больше уже в сознание не приходила. Я к Василию, а он у себя в кабинете ле­карства пьет. Сердечные. Плохо ему, значит. А мне хорошо. Спрашиваю:

«Ну, что? Простились?»

«Простила», — отвечает.

«И за что ж тебя прощать?»

«А ты будто не знаешь?»

«Догадываться-то, может, догадываюсь, только она мне за всю нашу совместную жизнь ни слова про это не сказала. Мишка — твой сын?»

«Мой».

«За это она тебя простила?»

«Ничего ты, Паша, не знаешь. Подлец я. Я любил ее. А когда забеременела — испугался. Стал угова­ривать сделать аборт. А чтоб все шито-крыто, об­ратился не к кому-нибудь, а к своему родному отцу. Он же был известный хирург-гинеколог».

«Как же так? Как же он мог на свое родное семя...»

«Так я ему сказал, что ребенок-то у Полины от тебя. А она, мол, попросила помочь по старой дружбе. Вот потому и подлец. Как же он тебя ругал! Говорил, что раз нашкодил, то должен жениться. А я стоял и головой кивал. А что в душе у меня творилось, одному Господу известно. Все зачлось, Паша. Все».

«Вася, но как ты мог?»