Любовь с последнего взгляда

Был вторник. Часовая передача об атомной электростанции Кршко. Эта тема имела свои преимущества и свои недостатки. Главный недостаток тот, что об этой электростанции успели потрендеть все, живые и мертвые, ничего нового сказать было невозможно. Преимущество в том, что все всё сказали, но все равно народ еще можно было немного попугать. Есть утечка радиации? Или нет? Взрыв? Красный уран? Трещина в какой-то плотине? Захоронения радиоактивных отходов, не слишком ли это близко от нас, а может, мы все-таки достаточно далеко? «Да» электростанции? «Нет» электростанции? Хорватии не хватает электроэнергии! Да здравствует электростанция! Нужно было пиздеть и пиздеть целый час, время от времени прерываясь на музыкальные и рекламные паузы. В коридоре, у двери в студию, меня ждал гость. Начальница сказала, что это «господин публицист». Публицистами мы называли претенциозных онанистов, которые обожали приходить на радио, ничем конкретным не занимались, были какими-то докторами наук или преподавателями гимназии, писали всякую херню в местной газете и выступали по местному телевидению. Моя задача была простой. Гость говорит, звукооператор изображает пальцами ножницы, звучит музыка. Потом опять бла-бла-бла, ножницы, реклама, бла-бла, ножницы, музыка, реклама, бла-бла. Есть ли у нас кто-нибудь на линии, пожалуйста, добрый день, да, мы вас слышим, прошу вас, добрый день, ножницы, реклама, музыка, бла-бла, ножницы, реклама, музыка, последнее бла-бла, до свидания, до следующего вторника. Заранее нужно было спуститься из редакции в коридор, где ждали публицисты. Если гость хорошо разбирался в теме, это помогало журналисту сделать более или менее приличную передачу. Однако если гость был без ума от счастья из-за того, что это радио, а вокруг микрофоны, суета и журналисты, десятиминутное сидение с ним за столиком превращалось в зеленую тоску. Идя вниз, я понятия не имела, с каким публицистом сейчас встречусь. Мнения коллег я спросить не могла, журналисты ни о ком хорошо не думают. Для нас все гости были кретинами, дебилами, занудами, пациентами, мусором, тупицами, онанистами. Моя начальница кратко описала его как «привлекательного», что было вполне ясной характеристикой. Значит, внизу меня ждет молодой человек приятной внешности. Говорить в течение часа об атомной электростанции может кто угодно. Мы с молодым человеком будем спокойно пиздеть, а музыка пусть будет словенская. Музыкальному редактору я сказала: польки — это будет просто супер, можно и вальсы. Публицист сидел за столиком один, увидев меня, он встал. Начальница была права. Он назвал свое имя, я свое, мы сели. Невысокий, худой, маленькие глаза, густые каштановые волосы, вельветовые джинсы, хорошие туфли, хорошая туалетная вода. Как начнем передачу, спросила я. Понимаете, я судья, работаю вместе с вашим мужем, об атомной электростанции Кршко не знаю ничего, экологией занимаюсь всего полгода, я член Городского совета, я просто хотел воспользоваться этим случаем, чтобы с вами познакомиться. Ебтвоюмать, ебтвоюмать, ебтвоюмать! Да, у каждого больного свои симптомы. Вы ненормальный, сказала я, конечно, моему тщеславию эта история польстила, все-таки публицист отличался от большинства наших пациентов. Но электростанция уже анонсирована как тема передачи, и я похолодела, поняв, что много он сказать не сможет, и молоть языком придется мне, но — о чем, что, как, я же не могу заполнить эфир одними словенскими польками, или ты воображаешь, что могу, хренов публицист! Тема уже объявлена, сказала я, это некрасиво, я буду чувствовать себя идиоткой, и наши слушатели будут чувствовать себя идиотами…