Любовь слепа

— До свидания, — ответил Орвер, тайком ослабляя ремень на три дырочки.

Он снял приспущенные штаны и запустил ими в лестничный пролет. То, что туман знойно па́рит, как лихорадка куропатку, — это факт, и если Лерон разгуливает со своим добром наружу, не может же Орвер оставаться одетым! Все или ничего.

Улетел пиджак и рубашка. Остались одни ботинки.

Он спустился и тихонько постучался в окошко к консьержке.

— Войдите, — донесся голос ключницы.

— Для меня нет корреспонденции? — спросил Орвер.

— О! Господин Лятюиль! — прыснула толстуха. — Все шуточки… Выспались наконец?.. Я не хотела вас беспокоить… но вы бы видели этот туман в первые дни! Все бегали, как ненормальные. А теперь… ничего, привыкаем…

По резкому запаху духов, пробившему молочный барьер, он понял, что она приближается.

— Единственное, готовить не очень удобно, — поделилась она. — Но это даже забавно, такой туман… он, можно сказать, насыщает; на аппетит я, знаете ли, никогда не жаловалась… ну так вот, за три дня — стакан воды, кусочек хлеба, и мне больше ничего не надо.

— Вы так можете похудеть, — заметил Орвер.

— Ax! Ax! — подавляя свой смешок, раскудахталась она, как с орехами мешок, спущенный с седьмого этажа.

— Пощупайте, господин Орвер, я никогда не была в такой форме. Даже мои животики приподнялись… Пощупайте…

— Но… э-э… — пробормотал Орвер.

— Пощупайте же, я вам говорю!

Она наугад схватила его руку и притянула ее к одному из вышеупомянутых животиков.

— Поразительно! — высказался Орвер.

— А ведь мне сорок два года, — продолжала консьержка. — Ну как? Теперь этого и не скажешь! Такие, как я — немного крупные, — в каком-то смысле даже выигрывают…

— Но, черт возьми! — воскликнул ошарашенный Орвер. — Вы же совсем голая!

— А сами-то? — возразила она.

«Да уж, — подумал Орвер, — вот и соригинальничал».

— По радио сказали, — добавила консьержка, — что это возъебуждающий ахерозоль.

Консьержка придвинулась к нему и учащенно задышала.

— Ox! — охнул Орвер; ему даже показалось, что этот чертов туман еще и омолаживает.

— Послушайте, госпожа Панюш, — взмолился он, — нельзя же так, по-скотски. Даже если этот туман действительно возбуждающий, надо все же держаться от греха подальше, — добавил он, отодвигаясь.

Госпожа Панюш застонала, выдохнула резко, как отрубила, и безошибочно возложила руки прямо на…

— Мне все равно, — с достоинством произнес Орвер. — Сами разбирайтесь, я пас.

— Да уж, — прошептала консьержка, нисколько не смущаясь, — вот, например, господин Лерон оказался намного любезнее вас. С вами приходится все делать самой.

— Видите ли, — начал оправдываться Орвер, — я только сегодня проснулся. Я еще не привык.

— А я вам сейчас все разъясню, — сказала хозяйка.

После чего произошли события, которые лучше скрыть, как скрыты бедняки под плащом, нищета Ноя, Саламбо и парус Танит внутри скрипки.

От консьержки Орвер выскочил, ликуя. На улице он прислушался — вот чего не хватало, так это шума машин. Зато повсюду распевались песни. Отовсюду раздавался смех.

Немного оглушенный, он вышел на проезжую часть. Слух еще не привык к звуковому диапазону, покрывающему такие большие расстояния; он в нем терялся.

Орвер поймал себя на том, что размышляет вслух.

— Господи, — произнес он. — Возбуждающий туман! Как мы видим, размышления на эту тему не отличались большим разнообразием. Но поставьте себя на место человека, который спит одиннадцать дней подряд, просыпается во тьме кромешной в момент общего непристойного отравления и констатирует превращение своей жирной сотрясающейся консьержки в Валькирию с высокой, упругой грудью, в эдакую Цирцею, жаждущую моря непредсказуемых удовольствий.

— Замечательно, — изрек Орвер, уточняя свою мысль.

Только сейчас он понял, что по-прежнему стоит посреди улицы. Испугавшись, отошел к стене, прошел метров сто и остановился напротив булочной. Санитарно-гигиенические нормы рекомендовали принимать пищу после значительной физической нагрузки, и он решил купить какую-нибудь плюшку.

Внутри булочной было очень шумно.

Орвер считал себя человеком без предрассудков, но когда он понял, что именно требовала булочница от каждого клиента, а булочник от каждой клиентки, у него на голове волосы встали дыбом.

— Если я отпускаю вам товар весом в два фунта, — доказывала булочница, — то я вправе требовать от вас и соответствующий формат, черт побери!

— Но, сударыня, — возражал тонкий старческий голосок, по которому Орвер идентифицировал господина Кюрпипа, пожилого органиста, жившего в самом конце набережной, — но, сударыня…

— А еще на органе играете! — упрекнула булочница.

Господин Кюрпип возмутился.

— Вот я вам свой орган и пришлю, — вспылил он, бросился к выходу и врезался в стоящего у дверей Орвера. Удар был такой силы, что бедняга еще долго не мог перевести дух.

— Следующий! — взвизгнула булочница.

— Одну булку, пожалуйста, — выдавил из себя Орвер, потирая живот.

— Одна булка на четыре фунта для господина Лятюиля! — выкрикнула булочница.

— Нет! Нет! — простонал Орвер, — маленькую булочку!