Любовь, смех и хоботы

Она всплеснула руками. Ей не хватало слов. Может, словарный запас ей тоже специально порезали. Про любовь надо только розовой поэзией, с аханьем и оханьем, с рюшечками, с бантиками и обязательно с регулярными ссорами. Любовь – она воздушная, что пенопласт. А не про любовь – это не для Элеты, и Элета не для этого.

– Должна же быть тайна, – проговорила она. – Должна быть романтика.

– А у вас её нет?

– Может, была, – помотала она головой. – А теперь всё просто… обычно. Даже этот полёт за мёдом. Естественно. Просто. Ровно. Мне хорошо, но без трепета. Струны играют, но не рвутся. Я не страдаю.

Она почти сорвалась.

– Ты понимаешь?! А теперь он уми… он ранен, и он думает, что я его люблю, а я даже не знаю…

– Конечно, – кивнул он тут же, и она на него подозрительно воззрилась. Но Марек на неё даже не смотрел. У него глаза затуманились. – Играют, но не рвутся. Да. Красиво сказано. Хорошую они с тобой работу проделали, Элета. Первоклассную. Чистые чувства – на первый план. Чтобы всё дрожало. Чтобы страдать…

Он постучал по столу кончиками пальцев, отбил короткую дробь.

– …И всё-таки они просчитались, – проговорил он негромко, и на его губах расцвела улыбка. – Всегда бы так.

– А?

Его взор прояснился. Он глянул опять ей в лицо.

– Я тебя, конечно, держать не стану, – проговорил он. – Но струны, и трепет, и вся эта блажь – это влюблённость. Про неё, Элета, болтают много, и даже больше, чем про любовь. Знаешь, почему? Её легко продать. Её продавали на страницах, на экранах, на чипах, и даже через живых людей пытались продавать. Она недолговечна. И она повторяется. Раз за разом.

Он усмехнулся себе под нос.

– Она – как наркотик, и её многие ищут, и в помощь тем, кто её ищет, кто-то придумал даже таких, как ты. Она прекрасна. Опасна. И… – он пожал плечами. – Не так уж, если честно, и ценна.

– Что ж тогда ценно? – спросила сайфейри.

Он потёр пальцами подбородок и улыбнулся:

– А вот это уже ты мне скажи.

* * *

Полчаса спустя Тирзе присоединилась к ним в подсобке. Марек немедленно предложил ей чаю, и она кивнула, усаживаясь рядом с ним за стол. Элета пристально наблюдала за тем, как эти двое обмениваются десятками крошечных жестов: мимолетные взгляды, отточенные годами привычки, даже то, как изгибались их телавблизи друг от друга. Потом Тирзе её заметила – опять запоздало – и довольным тоном ей сообщила, что с её другом всё будет в порядке. Элета благодарно им обоим кивнула. Марек ей напоследок довольно подмигнул. Она соскочила со стола, взмахнула крыльями и понеслась в операционную, где нашла Крифа на столе. Он лежал на боку, мерно посапывая. Рука покоилась в аккуратной перевязи, свежая розовая кожа влажно блестела. Его искалеченное крыло заменили новеньким, темнее на пару оттенков. Конси Речеф ей что-то сказал, но она даже не услышала.

Она присела рядом с Крифом. Его губы были слегка приоткрыты. Она наклонилась и осторожно поцеловала его в лоб.

– Вы с ним посидите? – будничным тоном спросил Конси Речеф.

– Конечно, – сказала Элета. – Всегда. Слушайте… Почему вы нам помогли?

Мясник пожал плечами.

– «Сегодня вы, завтра – я», – молвил он. У неё создалось впечатление, что он кого-то процитировал. Речеф отвесил ей маленький поклон и вышел.

Она осталась, прокручивая в голове разговор с Мареком. Он окончился сумбурно. Она что-то выпалила, отчаянно избегая слова на букву «л», но он всё равно её прекрасно понял. И помог найти слова – о радостной рутине, о времени, о крепком плече рядом…

Она ещё сомневалась. Её запрограммировали крепко: за один вечер не стереть, не вырезать. Сердце ещё желало пообливаться кровью.

Но она пообещала себе, что больше никогда не вернётся к пустой коробке на свалке.

Красота Автор: Елена Букреева

-И этот пакет, он как будто танцевал со мной…

Из фильма «Красота по-американски»

…а ещё я думаю о том, что всё это могло бы не произойти, не окажись я случайно на другом конце города.

«Другой конец города» – говорю и представляю бельевую верёвку, на которой сушатся: дома вместе с их жителями; тополя, набитые пухом; новые трамваи с кондиционерами рядом со старыми, которые без; собаки, выгуливающие сонных хозяев; развалины так и недостроенного Дворца культуры; тротуары, дороги, тропинки в парках, машины, светофоры, бордюры, пешеходы и переходы.

На одном конце этой веревки – наша девятиэтажка с четырьмя подъездами. Во втором подъезде пахнет кошачьей мочой и грязным ковром, который Жанна Иосифовна из тридцать пятой постелила у лифта. Если на улице выпадает снег, уже на следующий день ковёр начинает неприятно чвакать под ногами и не перестаёт так делать почти до самого лета. Ковром этим Жанна Иосифовна дорожит и очень гордится: «Вот уютно же, как дома». Однажды я помог Жанне Иосифовне с тяжёлыми сумками, занёс их прямо в квартиру и приблизительно понимаю, что она имеет в виду под словом «уютно». А когда в прошлом году ковёр внезапно исчез…