Любовь со вкусом вишни

Как только он узнал про наследницу, она стала не жильцом на этом свете, но теперь сама подписала себе не самый безболезненный и простой смертный приговор.

«Кишки на кулак намотаю! Сам, лично!»

Замах – удар!

Гейм. Сет. Матч.

Он подошел к сетке пожать руку противнику.

– Ну, ты меня уделал сегодня, – протягивая руку для рукопожатия, сказал соперник.

– Настроение такое, – ответил он, пожимая протянутую руку.

Он бросил ракетку на скамью и, взяв полотенце, вытер пот с лица.

«Так! Девку надо найти как можно быстрее. Начать стоит с ее подруги, но осторожно, мягко, у нее крутой и, что самое поганое, любящий братец. Если с девчонкой что-то произойдет, он примется копать, и есть мизерный шанс, что может выйти на меня. Давать даже такой шанс я никому не намерен».

Что-то он упустил. Что-то важное.

Да не что-то, а целых два момента! Первое, недооценил, не просчитал характер девчонки, поторопился, думал, она полностью под контролем, уверен был, что ей некуда деваться!

Второе, куда она могла отправиться? Вот куда?! Это должно быть надежное место и надежные люди. Ведь ей надо не просто отсидеться, ей надо надолго залечь либо начать действовать.

«А вот это хреново, если она начнет самостоятельные поиски. Хотя пусть начнет, мы ее быстрее вычислим».

На трассе машин почти не было.

Раннее утро, встающее солнце, «ДДТ» из магнитофона и тяжелое молчание в машине, густое какое-то. Когда надо, Сергей Викторович Кнуров умел молчать так, что человек чувствовал себя заранее во всем виноватым. Но эта девушка себя виноватой не чувствовала. Они ехали уже сорок минут и не сказали друг другу за это время ни слова.

Вчера, когда, поднимаясь за Натой по лестнице на второй этаж, он нес ее на руках в спальню и чувствовал еле уловимый запах вишни, Кнуров сказал себе жесткое «нет».

«Нет, дорогуша, никакие твои зеленые и мудрые глаза, никакие летящие ладони с тонкими аристократическими пальчиками, никакие маленькие ступни, которые хочется подержать в руке, и темные пряди волос, и этот одуряющий вишневый запах ничего не изменят во мне и для меня».

Она спала глубоким, похожим на смерть сном, не издавая ни звука, не реагируя на то, что ее поднимают, несут, укладывают, переворачивают. Не отдавая себе отчета, Кнуров прислушивался, а дышит ли она вообще.

Сергей открыл окно и закурил. Чтобы заглушить едва уловимый запах вишни, даже не запах, а намек на аромат. Отвернувшись от водителя, Вероника смотрела в окно.

Ну конечно, молча!

Он вдруг почему-то вспомнил свою бывшую жену.

Она приехала к нему в госпиталь, где Кнуров лежал после перехода через зимние афганские горы. У него было огнестрельное ранение ноги, ножевое в спину, невероятным образом не задевшее почку, перелом руки, легкое обморожение конечностей, усугубленное стертостью оных о камни, и истощение всего организма. Жрать-то, извините, на третьи сутки было уже нечего, и свой паек он разделил между парнями в приказном порядке.

Сергей плохо соображал, что происходит вокруг, напичканный лекарствами, поэтому не сразу понял, что лицо жены, склонившейся над ним, реальность, а не миражный сон, в котором он почти постоянно пребывал.

– Сереженька, ты как? Мне сказали, тебе уже лучше.

– Привет, – ответил он, – как тебя сюда пустили?

– Я специально приехала.

«Зачем?» – не понял Кнуров.

Через две недели его отправят в Москву в госпиталь долечиваться. Не имело никакого смысла тащиться сюда, в Узбекистан, через всю страну.

Но она объяснила зачем. Очень четко и доходчиво.

Она очень торопилась развестись с ним и специально прилетела, чтобы муж подписал какие-то бумаги. Еще до конца не поняв, что происходит, не глядя, Кнуров поставил свою подпись.

– И еще вот тут, Сереженька, это на размен квартиры. Ты же понимаешь, ты здесь, и неизвестно еще, чем все закончится, ну, для тебя… – она старалась, подбирала слова, – ну, я имею в виду, война эта, и врач сказал, что через пару месяцев ты опять в строй. А нам надо где-то жить с мужем, он же не москвич, как и я, и ребенок скоро у нас будет. Понимаешь? Я Леню люблю.

– Какого Леню? – просипел Кнуров.

– Того, за которого замуж выхожу.

– Когда выходишь? – Он все еще не мог до конца понять, о чем она говорит.

– Как только нас с тобой разведут, я же объяснила. Я знаю, ты добрый, честный, ты бы все равно разменял квартиру, чтобы мне было где жить. Подпиши вот здесь.

Он подписал, не интересуясь, что подписывает.

– Спасибо, – она поцеловала его в щеку, – выздоравливай и не обижайся, ладно?

Уже в Москве в госпиталь, где Кнуров долечивался, пришел хмурый и очень злой Ринк. Они сели на скамейку госпитального парка, закурили. Антон протянул ему конверт с документами.

– И что это? – спросил Сергей.

– Свидетельство о твоем разводе и извещение о разделе имущества. Теперь ты живешь в коммуналке, правда, в центре. – Ринк говорил зло, с досадой. – Почему ты мне не сказал, я хотя б не дал засунуть тебя в коммуналку задрипанную!

– А что говорить? У нее любовь, она беременна. Пусть живут, – равнодушно отмахнулся Кнуров.

– Я с ней разговаривал, она мне ключи от твоей коммуналки отдала. На, держи.