Для идеальной декорации Карташову не хватало только пальмы.
За день до съемки он подбежал ко мне, красный, расстроенный, взнервленный:
— Вы только посмотрите, какую пальму они привезли! Это же не пальма, а чахоточный веник!
Пальма и вправду была изможденной и тощей. Ее было жалко. А главное, было жалко Мишу.
Я взяла машину и рванула в магазин цветов на Арбате. Там больших пальм не было. Но мне дали адрес женщины, которая их продавала. Помчалась к ней, из двух пальм выбрала лучшую, заплатила свои деньги — и к тому моменту, как Миша пришел в очередной раз в декорацию, чтоб сказать все, что он думает об обеспечении съемок и уйти с картины, красавица-пальма уже стояла на месте…
А сколько сил, энергии и хитрости применили мы, чтоб выудить у имеющихся в Москве французских фирм разный канцелярско-офисный инвентарь — от папок до телефона, от бюста Наполеона до вина «Божоле». Ведь тогда в магазинах всего этого не было! А если бы и было, то денег на все эти покупки все равно бы не оказалось… Надо было «укладываться в смету».
Картину мы сняли за полтора месяца. Это была невиданная скорость. Тогда никуда не торопились. Аккуратно выполняли план. Перевыполнять его было зачастую не очень разумно.
Фильм не подвергся озвучанию. Там остался настоящий звук со съемочной площадки, записанный Володей Мазуровым. Миша Агранович прятался с камерой в огромной шубе: чтобы не было лишнего шума. Изредка вылезал оттуда, вспотевший:
— Горячая пора! Очей очарованье…
Я вообще мечтаю все фильмы снимать без озвучания, с родным звуком. При озвучании очень часто пропадает какая-то малость — и реплика становится не такой удачной, интонация бледнеет. Для комедии это особенно важно.
Но одно дело в выстроенном на студии павильоне, в практически тепличных условиях и другое — как сегодня в моем сериале — в интерьерах с закрытыми в тридцатиградусную жару окнами, с огромными монологами, которые не поддаются заучиванию, с несовершенной звукозаписывающей техникой… — убийственно… и тем не менее…
Саша Абдулов, красивый, статный, кареглазый, просто создан, чтоб играть роли романтических и очень лирических героев. До Робера в «Ищите женщину» он так и играл — красивых, статных, кареглазых, очень положительных героев. А тут ему досталась роль мерзавца.
— Наконец-то! — обрадовался Саша. И с таким упоением плел интриги против Лены Соловей, душил Софико Чиаурели, бросал на голову Ярмольнику бюст Наполеона, как будто шел к этому всю сознательную жизнь А еще Саша был неистощимым выдумщиком, очень отважным актером. И прекрасным товарищем. На роль полицейского Максимена он привел своего друга Леню Ярмольника…
К этому моменту Леня уже снялся у Захарова в картине «Тот самый Мюнхгаузен». Я не запомнила его фамилии, но запомнила «сына» Чуриковой с безумным и странным взглядом…
В сценарии полицейский Максимен был безмолвным, проскальзывающим персонажем. Вошел Максимен — вышел Максимен. Но Леня вошел в картину и сделал роль. На пустом месте. Из ничего. Сочинил реплики, пластику, игру с фуражкой, где у него хранился перечень преступлений и ценник наказаний за них. Тогда же Леня вошел и в мою жизнь. И надо сказать, занял в ней прочное место.
Только однажды Леня «уклонился от выполнения актерского долга». В сцене драки ему на голову надевался аквариум. И изо рта у него должна была выскользнуть рыбка. Леня сморщился:
— Живую рыбу? В рот? Никогда!
Тогда это спокойно проделал Абдулов.
Мы очень подружились с Сашей и Леней.
Как раз тогда я получила долгожданную квартиру — недалеко от «Мосфильма». О чем еще мечтать? Вот дом — вот работа. Все!
На новоселье Леня с Сашей подарили мне котенка. И притащили целый ящик еды для него и остатки — для гостей.