Читаем Любовь со второго взгляда полностью

Начинал нашу картину художник Ф. В Австрию съездил — натуру посмотрел… Отчего же не съездить — красиво, «суточно» и безответственно. А потом перед началом съемок — слинял… Работа предстояла тяжелая. Плохо, что перед началом, но слава Богу, что слинял, иначе Шувалов все равно бы его убил. И пришел Володя Королев. Не пришел — а попал! В прямом и переносном смысле. Первое строительство первой железной дороги, строительство моста, вокзала, отеля «Кулон», декорирование под эпоху каждого сантиметра кадра!.. Как говорил наш Пиранделло, «мало не покажется»… Но Володя осилил. Посмел. Смог. Жаль, что он потом ушел в бизнес. По-моему, чужие деньги — это не его дело.

Черт-те что под юбкой

На каждой картине возникают какие-то словечки или свои шутки, которые становятся присказкой. На картине «Чокнутые» такой присказкой стала одна фраза Оли Кабо.

Она снималась в платье с большим количеством нижних юбок, которые крепились на специальных проволочных каркасах. (Художник по костюмам Алина Будникова, вопреки всем попыткам урезать нас и урезонить, создавала костюмы, согласуясь с эпохой и своей художнической интуицией.) И в этом платье барышня Мария ходила по полям, по лугам. Весь строительный мусор, не считаясь с высоким предназначением героини, цеплялся за нижние юбки и сбивался в колючие стаи. Однажды посреди сцены, где Оля должна была весело, почти танцуя, вышагивать с солдатами, она вдруг остановилась. Ее веселое лицо перекосило. Музыка стихла. Все умолкли.

— В чем дело? — строго спросил в мегафон второй режиссер.

— У меня черт-те что под юбкой!

Мы все грохнули. А фразочка стала крылатой.

Кашель Ширвиндта, очки Державина

Есть актеры, которые приходят, снимаются, и — «всего хорошего!», и в отношениях не остается никакого послесловия. А когда я встречаю Мишу Державина — чувствую тепло.

Державин сыграл в «Чокнутых» Булгарина — русского подданного, изменившего России, поляка, предавшего Польшу, — дважды изменника и неутомимого осведомителя Третьего отделения — того самого, о котором Белинский сказал: «Он может зарезать отца родного, а потом публично плакать над его трупом». Миша удивил своим отношением к работе. К малюсенькой роли. По такому случаю из запасников музея Петропавловской крепости тогдашний директор и будущий министр культуры Наталья Дементьева выдала нам подлинные очки Грибоедова. В них и снимался Державин.

Так однофамилец величественного Гаврилы Романовича Державина в очках блистательного Александра Сергеевича Грибоедова исполнял роль малопочтенного Фаддея Венедиктовича Булгарина.

Александр Ширвиндт был в нашем фильме Стефенсоном — изобретателем и владельцем первых паровозов.

Ширвиндту (впрочем, как и всем нам) в Австрии платили суточные — двадцать пять долларов. Александр Анатольевич снимался в паре с большим пушистым ленивым белым котом.

— Это заграничное животное, — делился потом своими впечатлениями Ширвиндт, — которое лишь спало у меня на плече и портило исторический костюм, зарабатывало в день двести долларов. А я, народный артист всего Советского Союза, — двадцать пять долларов суточных. Может, потому, что я не такой белый и пушистый?

Александр Анатольевич должен был уехать за день до окончания съемок: вечером следующего дня у него был спектакль в Театре Сатиры. А мы как раз снимали сцену в паровозном депо. Он сказал:

— Меня же все равно нет в этом объекте!

— Как же нет? — говорю. — Вот написано: «Стефенсон закашлялся».

— Ты что же, хочешь, чтобы меня из-за этого кашля выгнали из театра?

Аргумент был весомым. Пришлось отпустить, а кашель воспроизвести уже за кадром на озвучании этого эпизода. Сейчас Александр Анатольевич, став самым главным в своем театре, наверно, мог бы отпустить себя покашлять еще денек в Вене… А может, и нет… Ведь для театрального актера театр — это святое. Остальное — случайность.

Хотя, конечно, широкую популярность актеру обеспечивает все-таки кино. Особенно кинокомедия. Особенно прежде, в советские времена. Стоило ему сняться в успешной комедии — и он становился народным героем. Я видела, как «старички», которые помнили пик популярности Савелия Крамарова, пытались донашивать его на руках во время приезда актера из далекой Америки в Сочи.

У Андрея Александровича Миронова было много серьезных работ в кино. Но вся страна знала Андрея именно по комедиям. Не зря ведь после одной комедийной премьеры к нему рванул из толпы зритель и, перепутав от волнения все слова, которые берег для актера, срывающимся голосом выкрикнул: «Андрей Александрович! Я ваш кумир!»

Император

Перейти на страницу:

Все книги серии Мой 20 век

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное