К кабриолету был приставлен один из «хозяйских» ребят. Кажется, его звали Сережей, и, кажется, он был сыном кого-то из крупных чинов МВД. Несколько раз он заменял Игоря Скляра на общих планах. Мы снимали проезды кабриолета по Кутузовскому, и вместо Игоря в «пьяном» виде там валялся Сережа.
Сережа так вошел во вкус, что начал ухаживать за актрисами, выпивать во время работы и демонстрировать свою принадлежность к «избранным», когда машина останавливалась в людных местах. Ему хотелось в полном объеме «пожнать» актерских лавров. Слава казалась такой близкой — ну что там Скляр, что в нем такого особенного…
Но Скляр затрачивался каждой клеткой своей кожи, каждой струной нерва. И слезы, которые иногда стояли у него в глазах, — не были поддельными. В этот момент он так чувствовал, так переживал ту эфемерную жизнь, которая называется Кино…
А вот Сережа не уследил даже за машиной. И однажды она отказалась ехать. Пришлось сцену на бензоколонке снимать в машине, которая уже как бы подъехала (машину привезла на съемочную площадку автослужба «Ангел»). В кадр на полметра мы ее вкатывали руками. А сам подъезд к бензоколонке снимали в другое время и с дублерами….
В кино так бывает. Начало и конец одной маленькой сценки снимаются с интервалом в несколько месяцев.
А может, вовсе и не Сережа виноват в сбое машинного организма, а кинематограф. Просили на один-два дня, а продержали кабриолет больше месяца. А машина нежная, к киношной жизни неприспособленная…
В последний день съемок мы узнали о смерти Юрия Никулина. Юрий Владимирович никогда не снимался в моих фильмах, хотя несколько раз мы вели прицельные переговоры.
Но у меня хранится от него грамота. Согласно ей, мне пожалованы шесть гектаров земли на малой планете «Никулин». Астрономы подарили ее своему любимцу. А он, в свою очередь, по частям раздаривал свои виртуальные гектары друзьям и знакомым.
Мне мои шесть достались очень смешно.
В буквальном смысле слова.
Однажды на дне рождения Юрия Владимировича в «Детектив-клубе» был объявлен веселый конкурс. Надо было рассказать анекдот, которого Никулин не знал. Я поделилась своим любимым:
Граф с графиней лежат в постели. Рядом лакей Василий держит канделябр. Граф исполнил супружеский долг.
— Ну что, графиня, вы довольны?
— Ах… — пожимает плечиком графиня.
— Так! — Граф садится в постели. — Василий! Перейди с канделябром на другую сторону.
Василий переходит. Граф снова исполняет свой супружеский долг.
— Графиня, на этот раз вы довольны?
— Хм… — опускает глаза супруга.
— Василий! Встань с канделябром вон там и подними его повыше.
Василий встает. Граф опять исполняет. Графиня опять недовольна. Тогда граф вскакивает, выхватывает у Василия канделябр:
— Васька! Ложись с графиней!
Теперь граф стоит с канделябром, а лакей исполняет его супружеский долг.
— Ну что, графиня, вы довольны? — интересуется граф.
— О да!
— Вот видишь, Василий, как нужно держать канделябр!
Никулин очень смеялся.
В дополнение к шести гектарам подарил мне два тома собранных им анекдотов с нежной надписью.
Узнав о смерти Юрия Владимировича, мы почтили его память молчанием и этот день посвятили ему…
А на «Идеальной паре» мне на съемку на мобильный позвонил отец и срывающимся голосом сказал: «Звонила какая-то женщина и сообщила, что умер Гриша Горин».
Гриша Горин ушел из жизни…
Есть люди, быть рядом с которыми — знаково.
Не — весело, комфортно, интересно, или нервно, подтянуто, напряженно, или легко, бездумно, отвязно — а знаково. Я ЗНАКОМА С ГРИШЕЙ ГОРИНЫМ. И мне кажется, для меня, как для пионерки из четвертого «Б» класса, это знакомство — как «пятерка с плюсом» по поведению на всю оставшуюся жизнь.
В Афинах на высоком холме стоит Колизей. Со всех сторон величественный и великий. К нему надо долго и трудно подниматься. К его истории надо тянуться. Его надо постигать. А я общалась с Гришей Гориным запросто, советовалась с ним, смеялась и обижалась, радовалась и переживала. Просила посмотреть материал еще не готовой картины и дать пару советов… И Гриша смотрел, и давал советы, и звал на свои премьеры, и дарил свои книги… А главное — дарил себя.
Мне повезло — моим редактором и другом на пяти картинах была Любовь Горина. Любовь — во всех прямых смыслах. И это означало, что Гриша становился лицом заинтересованным. Мы этим пользовались. Многие пользовались тем, что Гриша не умел отказывать, ему просто неудобно было сказать: я занят… Но, может, тогда он и не был бы Гришей Гориным…
Фойе Дома кино. Сижу с какими-то людьми. Травим анекдоты смеемся, пьем пиво. Гриша меня увидел.
— Ага, значит, ты здесь сидишь, смеешься, время проводишь, а твой редактор Любаня вся испереживалась (речь шла о последнем этапе поправок — а их была тьма — по картине «Будьте моим мужем»)… Она не ест, не спит, нервно ходит из угла в угол, мне спать не дает и есть не дает тоже — а ты в ус не дуешь и слезы не льешь! Это никуда не годится! Пошли «дуть в ус» и делать поправки.