Любовь - только слово

Мне, впрочем, не на что жаловаться. Я получаю почту — от своей матери. Мой отец не пишет мне никогда. И моя дорогая тетя Лиззи — тоже. В письмах матери — деньги, о которых я просил, так как мне необходимо еще оплатить вексель за машину. Письма написаны слабой, дрожащей рукой, видно, что она пишет их лежа, и все они очень короткие и удивительно похожи одно на другое.

«Мой дорогой Оливер,

Как тебе известно, вот уже несколько недель я снова в санатории, но чувствую себя намного лучше! Скорее наступило бы Рождество, тогда я снова увижу тебя. На праздничные дни, возможно, меня отпустят домой. Если бы не эти вечные депрессии и расстройства кровообращения! И бессонница. Но и это пройдет. Когда-нибудь ты закончишь школу и станешь совсем взрослым, тогда я объясню тебе все то, чего ты сегодня не понимаешь.

Обнимаю и целую тебя тысячу раз. Твоя любящая мамочка».

Ты ничего не должна мне объяснять, мамочка. Я уже давно все понимаю. Желаю счастья, тетя Лиззи! И дальше в том же духе. Еще несколько санаториев, и вы можете предложить матери пятьдесят первый параграф. Тогда ты, тетушка, — неограниченная властительница. Ты действительно сделаешь это очень тонко, мое почтение.

Кстати, Геральдину еще никому не разрешено навещать. Бедный Вальтер попытался было. Но его выпроводили. Ей лучше, но еще далеко не хорошо. После перелома позвоночника появились осложнения.

Итак, я сажусь и вымучиваю пару строк для Геральдины, бездушных, ничего не говорящих строк, находясь в конторе гаража фрау Либетрой и ожидая телефонного звонка.

В тот день звонка не было.

Время проходит. Вот уже и октябрь. Часто идут дожди. Деревья черные и голые. В нашем классе создана джаз-группа, в которой играют Ноа и Вольфганг. Часто по вечерам группа устраивает в подвале виллы джем-сейшн. Всегда с большим успехом. Еще один вечерний аттракцион организовал доктор Фрей: тот, кто хочет, может смотреть по немецкому телевидению «Третий рейх». Вперед, мальчики и девочки шестого класса!

Большой телевизор стоит в столовой.

Очень много школьников приходят на передачу. Присутствуют даже воспитатели с учителями.

Документы описывают события 1933–1945 годов не в хронологическом порядке, а по следующим темам:

Так называемый захват власти.

Уничтожение интеллигенции.

Сжигание книг.

Подготовка к войне.

Поход на Польшу.

Поход на Россию.

Концентрационные лагеря.

Интервенция и прочее.

Часто случается, что школьники смотрят на взрослых со стороны, например, на съезде в Нюрнберге, в Кроллоппер, где собирался рейхстаг или сотни тысяч с поднятой правой рукой, рычащие свое «Хайль!» на Олимпийском стадионе, когда фюрер, тощий Геббельс или жирный Геринг с пеной у рта, взахлеб, срывающимися голосами выкрикивали свои чудовищные лозунги.

Геббельс спрашивает:

— Вы хотите тотальной войны?

И неистовствующая, свирепствующая масса старается изо всех сил:

— Да! Да! Да!

Да, да, да.

Это были наши отцы.

Это были наши матери.

Это был немецкий народ.

Конечно же, не весь, было бы глупо утверждать подобное. Но большая часть его.

Вы хотите тотальной войны?

Да! Да! Да!

Не презрительно, но с удивлением, с непониманием, в растерянности смотрят дети на взрослых при таких кадрах на экране.

Я часто сижу спиной к телевизору и вглядываюсь в лица. Такое впечатление, что дети хотели бы спросить: «Как вообще это стало возможным, что вы поверили таким крикунам, таким толстякам, таким преступникам? Как такое могло с вами произойти?»

Они не говорят ни слова.

Они спрашивают глазами.

И взрослые опускают головы.

Фридрих Зюдхаус никогда не ходит на такие вечера. Он пишет, как говорят его соседи по комнате, длинные письма.

Никто не знает кому.

Скоро мы должны об этом узнать.

Господин Гертерих, воспитатель, становится все более бледным и худым. Никто больше не воспринимает его всерьез. Но нельзя также сказать, что он мешает. Он просто делает все вместе со всеми.

— Я думаю, мы его воспитали, — говорит Али.

Маленький черный Али в своей религиозной неумолимости, впрочем, развязал целый скандал.

Во Фридхайме есть две церкви: протестантская и католическая.

В субботу много детей приходят в церкви. Парочки всегда заходят вместе в одну церковь независимо от принадлежности к той или иной конфессии.

Напишу лучше: парочки ходили.

Так как это уже в прошлом.

Али принял за оскорбление и несказанно возмутился, когда увидел в своей католической церкви трех девушек и трех молодых людей-протестантов.

Он сразу же помчался к своему досточтимому святому отцу.

Тот созвонился со своим коллегой, подметившим, кстати, что и в протестантской церкви находились несколько католиков и католичек.