Любовь цвета боли 2 (СИ)

Стук каблуков о мраморную плитку разносится глухим эхом по темному пустынному холлу. Проходя мимо гостиной, останавливаюсь, замечая боковым зрением смазанное движение. Большая комната залита слабым светом фонарей на участке. В неосвещенной части, у камина, до боли знакомо чиркает зажигалка, и слабое пламя на мгновение освещает лицо Макара, сидящего в кресле.

Сердце ускоряет ход, гулко ударяясь о ребра.

Затем взгляд цепляется за перевернутый столик, кресло, разбросанные повсюду книги, разбитый телевизор, валяющийся на полу, и кучу поблескивающих осколков.

Огонек от сигареты вспыхивает, стоит Макару затянуться. Окончательно привыкнув к темноте, вижу очертания его крупной фигуры. Тянусь рукой к выключателю.

— Не нужно, — хрипло, резко. — Я не хочу сейчас видеть лживые красивые глазки, — останавливает меня его голос, от звука которого непроизвольно поджимаются пальцы на ногах.

Всевышний, как же я по нему, оказывается, соскучилась.

Так и стою с не донесенной до выключателя рукой. Макар долго молчит, но я кожей ощущаю его взгляд на себе. Настолько остро, как если бы его руки в этот момент были на моем теле.

Потушив окурок в пепельнице, стоящей на полу около кресла, он тяжело поднимается и неспешно двигается ко мне, с противным скрипом давя осколки обувью.

— Где была? — его голос звучит обманчиво мягко, как-то отстраненно даже.

Значит, уже знает. Доложили.

Прикрываю на миг глаза, мысленно готовлюсь к противостоянию и молюсь всем богам, чтобы он услышал меня.

— Ты ведь уже знаешь, где я была.

Приблизившись вплотную, нежно ведет пальцами по моей щеке, задевая губы. А я только и слышу, как в ушах грохочет стук сердца, и мурашки толпами по телу от его близости, чуть терпкого родного запаха.

— И как прошла встреча? — делая акцент на последнем слове, спрашивает почти невозмутимо.

Почти. Но я улавливаю в его голосе давно забытые нотки тихой испепеляющей ярости. Как тогда, в подвале.

Тяну руку и слепо тычу на кнопки в стене. Гостиную сразу же озаряет приглушенный свет софитов, встроенных по периметру панорамных окон. Этого освещения достаточно для понимания, что далеко не ярость овладевает Макаром. Он выглядит больным, сломленным, как будто неживым. Только нездоровый, безумный блеск в глазах свидетельствует о том, что Макар сгорает изнутри в съедающей его ревности.

— Макар, — зову тихо, непроизвольно ёжась. — Я всё знаю. Пожалуйста, давай поговорим, — шепчу, протягивая к нему руки в немой мольбе. — Я прошу тебя. Это гнусная ложь.

Молчит, крепко сжимая челюсти, и лишь неторопливо, с интересом рассматривает меня.

— Говори, раз есть что сказать, — роняет глухо, и красивое лицо искривляет злая усмешка. — Очисти совесть.

Пошатываясь, отходит к камину, поднимает с пола полупустой графин и пьет прямо из горла крупными глотками. А у меня болезненно ноет в груди от жалости и обиды на весь белый свет. Непривычно видеть Макара таким сокрушенным.

Что же ты с нами делаешь?..

— Покайся! — кричит, и я взвизгиваю, зажав уши руками, когда графин разбивается на мелкие осколки. — И, может быть, я подумаю, выживет твой капитошка в тюрьме или нет. Давай, — взмахивает руками. — Покажи, на что ты готова ради него!

— Мне не в чем каяться! — кричу в ответ, напуганная до чертиков его неадекватным поведением. — Я ничего не сделала! Между нами давно ничего нет!

— Маленькая изворотливая лгунья! — шипит в бешенстве. — Не успела! Ты просто не успела, называй вещи своими именами, — хватает за ножку кресло, на котором до этого сидел, и с диким ревом швыряет его в книжные стеллажи.

Тоскливая безысходность и паника. В глубине души зарождается давящий ужас, понимание, что это крах, конец нашего, казалось, незыблемого будущего.

Макар не поверит. Не услышит. Не поймет. Он всё, как всегда, решил.

— А знаешь, пусть будет так! — к страху примешивается смесь глубокой обиды и горечи. — Пусть я буду лгуньей, дрянью, зверушкой, — остервенело стираю злые слезы, заволакивающие взгляд. — В таком случае твоим чувствам грош цена! Знаешь, как бы я поступила на твоем месте, если бы действительно любила? Швырнула бы тебе в лицо свои претензии и обвинения! Вызвала на разговор и только потом делала выводы! Меня подставляют! Слышишь? И меня, и Виктора! А ты, словно обиженный на весь мир слепой божок, вершишь судьбы! Казнишь без суда и следствия!

— Еще раз ты произнесешь его имя… — шипит в бешенстве, выставив вперед руку.

Иду к Макару, наплевав на здравый смысл и интуицию, которая вопит, чтобы я остановилась. Беру его руку и прижимаю к своей груди, глядя в глаза.

— У меня болит вот здесь, — шепчу, глотая слезы. — Так болит, что дышать трудно. Давай вместе во всем разберемся. Я прошу тебя. Не губи нас. Я не предавала и никогда не предам, потому что люблю тебя больше жизни.

Мне на миг кажется, что я вижу просветление в его взгляде. Суровые линии на лбу разглаживаются, и Макар смотрит почти как раньше.