Любовь-убийца (сборник)

– Они всем нужны, только люди этого пока не понимают, – вдруг сами собой нашлись те слова, которые тетя Рая не смела искать для себя. – Остановить процесс старения под силу лишь пластическому хирургу... – скорбно усмехнулась она. – Да никому не под силу остановить старость! От нее есть только одно лекарство, вернее, не лекарство, а обезболивающее – это уважение к старости. А теперь превозносят только молодость... И этим убивают свое же собственное будущее. Каждый думает только о том, чтобы схватить сегодняшнюю минуту, получить какое-то удовольствие, что-то выхватить у более слабого – а завтра сам будет слабым...

Никогда в жизни она не произносила таких серьезных слов, и никогда в жизни собственные слова так не укрепляли ее уверенность. Даже в заплаканных глазах Мягкова начало светиться что-то вроде уважения.

– Я вас подброшу, – решительно завершила тетя Рая. – Позвоните, чтобы жена вас... – и поспешно перескочила: – У вас дома кто-нибудь есть?

– У меня нет дома, – уже не пытаясь играть в равнодушие, с бесконечной горечью произнес Мягков. – Есть двухкомнатная одиночная камера в Черемушках. Меня там даже не запирают – знают, что бежать мне все равно некуда, сам вернусь... Знаете, меня всю жизнь очень обижало, когда жена говорила, что я не мужчина, – и все-таки она оказалась права!..

Он снова пытался рисоваться безразличием к собственной судьбе, но тетя Рая подчеркнуто не приняла этот тон, продолжая смотреть на него очень серьезно и выжидательно, и голос его снова упал в глухую безнадежность.

– Если бы я был мужчиной, я бы уже давно бросился с моста... Или с балкона... Но я боюсь воды. И высоты. И удушья. И электрического тока. Ведь я же читал электротехнику, даже диссертацию защитил, я знаю – надо окунуть руки в соленый раствор и... Но я даже этого не могу...

Слова были безжалостные, но красные глаза оставались совершенно собачьими, умоляющими. Не отпускать, не отпускать...

– А дети у вас есть?

– Есть дочь. Живет в Лондоне. У них же это теперь своего рода карьера – выйти замуж за иностранца...

– Эта мода пройдет. Они поймут, что там они – прислуга. Даже богатые.

– А здесь мы кто – разве не прислуга?..

– Нет. Мы побежденные. А они прислуга.

В последних ее словах даже прозвучало что-то вроде металла. Она никогда в жизни не ощущала в себе столько несломленности.

– Я все поняла. Я вас никуда не отпущу. Вам в таком состоянии нельзя оставаться одному. Пойдемте где-нибудь посидим...

– Я бы с огромной... С огромным... – в красных собачьих глазах затеплилась надежда. – Но сейчас везде так дорого, а я не могу брать деньги у женщин... Я и у бывшей жены не беру, она просто заранее оплатила мои консультации – ну, не пропадать же...

Он искательно взглянул на тетю Раю, пытаясь понять, не презирает ли она его за это, и она впервые за эти страшные дни улыбнулась:

– Я не женщина, я друг. Вернее, что это за глупость – женщины и есть лучшие друзья. Это сейчас пошла такая мода – женщина должна быть в первую очередь шлюхой...

Она едва не употребила более крепкое словцо, чего не делала ни разу в жизни среди мата-перемата бесчисленных строек коммунизма своей бурной молодости.

* * *

Для нее уже давно не было никакой разницы, заглянуть в дорогое или дешевое кафе, но по привычке ее все равно тянуло в более дешевые. Однако сейчас она попросила Диму отвезти их куда-нибудь подороже – чтоб было поменьше соседей. Выбирая пирожные к пятидолларовому кофе, они дружно ругали новые времена за то, что исчезли старые добрые блюда: зачем чиз-кейк, когда у нас есть своя ватрушка? Почему поесть суши ничего не стоит, а пельменей днем с огнем не найдешь? Тетя Рая сама не знала, что она такая пламенная патриотка русской кухни.

Сергей Федорович (Мягкова звали Сергей Федорович) несколько раз даже немножко улыбнулся, рассказывая, как у них в доме во времена его детства катали тесто и лепили пельмени, и, спохватившись, что слишком много говорит о себе, поинтересовался, как готовили пельмени в доме тети Раи.

– Пельменей у нас не делали, – вынуждена была признаться тетя Рая. – Зато готовили фаршированную рыбу... ну, вы, наверное, слышали, над евреями всегда из-за этой рыбы подшучивают, рыба-фиш... Но что моя мама действительно делала изумительно, – это гречневую кашу с гусиными шкварками... И фаршированную шейку. С манной крупой и яйцом. Или даже просто с мукой и гусиным смальцем. Я так не умею... Да, наверное, этого никто сейчас и не станет есть, если это не воспоминания детства, это же все лакомства бедноты... Но вот мясо в кисло-сладком соусе – это, по-моему, действительно вкусно. Мы можем поехать ко мне, у меня все ингредиенты есть – черный хлеб, вишневое варенье... Вы ведь, кажется, никуда не спешите? Ну и я не спешу.

Она еще никогда не чувствовала себя такой мудрой и сильной.

* * *