Любовь в Буэнос-Айресе

Прежде, чем истек год со смерти жены, Леопольдо Друскович-старший, получив выгодное предложение, продал свою кожевенную мастерскую. Эта годовщина пугала его, точно должна была принести какую-то новую беду, и еще до ее наступления он поспешил уехать в Мендосу, чтобы провести несколько дней в гостях у своего единственного брата. Там, как ему показалось, он выгодно вложил капитал, приобретя пасеку, и с недели на неделю откладывал свое возвращение в Буэнос-Айрес. Тем временем дома бразды правления взяла в свои руки шестнадцатилетняя Амалия — и все денежные переводы, которые посылал отец, стекались к ней. Она исключила из их бюджета такие неоправданные расходы, как кино, мороженое, аттракционы, журналы и покупку разной ерунды на дни рождения и другие праздники. В качестве подарков домашние теперь получали от нее предметы одежды и другие полезные в обиходе вещи. Сэкономленные деньги Амалия складывала, думая представить отцу, когда тот вернется, — в уверенности, что он, обнаружив покинутый им дом в совершеннейшем порядке и высылавшиеся им деньги в сохранности, будет приятно удивлен и решит не жениться во второй раз.

Однако отец, очевидно, собирался вернуться еще нескоро — и более снисходительная, чем сестра, Ольга, чтобы развлечь братишку, доставала из шифоньера отцовские вещи и позволяла малышу наряжаться в них и таскать по дому. Сама же надевала одежду покойницы-матери и просила домработницу обвенчать их с братиком.

Отец и сын

Леопольдо Друскович-сын практически впервые увидел наяву родного отца в семилетнем возрасте. В половине двенадцатого утра он, как обычно, завтракал, чтобы часом позже войти в школьный класс. Отсутствие обеих сестер на сей раз он возместил тем, что сам заказал домработнице меню по своему вкусу: яичница из двух яиц и жареная картошка (которые Амалия считала слишком трудно усваиваемой для него пищей). И тут дверь распахнулась, и вошли отец с дядей, за которыми следовали девушки. Оба мужчины побрились в последний раз перед выездом из Мендосы — и теперь у обоих на щеках чернела щетина, провинциальные костюмы были помяты и глаза красны после ночного бдения в поезде, дыхание спертое, и когда отец обнял сына, тот даже сквозь отцовский костюм, жилет и рубашку ощутил острую струю потного запаха из-под мышек.

Времени побыть вместе у них оставалось лишь до четырех часов, когда сеньор Друскович должен был отправиться в санаторий, чтобы пройти курс лечение грудной ангины, — и мальчику разрешено было в этот день пропустить занятия. Отец заглянул сыну в самую глубину глаз, словно ища там змею, от укуса которой скончалась родившая его женщина, и спросил, кем тот хочет стать, когда вырастет. Сын отвечал, что хочет стать летчиком и жениться на Ольге. Отец возразил, что между сестрами и братьями не бывает браков, — на что маленький Лео (как его называли домашние) воспроизвел жест, подмеченный им у старшеклассников, которым те обычно сопровождали слова «мне дала твоя сестра — там со свистом два ведра». Жест же состоял в том, что указательный и большой палец левой руки складывались в кольцо, внутрь которого с размаху вставлялся прямой указательный палец правой. Саму фразу Лео никогда не доводилось произносить прежде, однако теперь, точно кто-то шепнул ее ему на ухо, он, не в силах противостоять искушению, четко отбарабанил ее, даже не сознавая смысла сказанного. Сеньор Друскович, повысив голос, приказал сыну никогда больше не говорить подобных вещей. Однако мальчик не понял, чем навлек на себя гнев родителя, и повторил, что женится на Ольге. После чего Амалия, заметив, что отец уже разъярен не на шутку, отвесила брату увесистую оплеуху, чтобы тот умолк.