Любовь в Буэнос-Айресе

Телефонный собеседник Лео отвечал ему, что лично он по-прежнему находится под глубоким впечатлением от работ Гладис Эбе Д'Онофрио и хотел бы, как только та поправится, организовать ее персональную выставку в одной из новых муниципальных галерей, где просто идеальные условия для представления того рода творчества, которым занимается госпожа Д'Онофрио. И на прощание попросил, чтобы Лео позвонил ему на следующий день, так как, учитывая его дружеские отношения с директором этой галереи, он наверняка сможет уже сказать нечто определенное относительно этого проекта. И предложил, чтобы Лео, как открыватель этого дарования, поместил в своем журнале рекламу первой персональной выставки Гладис Эбе Д'Онофрио для привлечения столичной публики.

Не отдохнув накануне, Лео оказался не в состоянии работать: промучившись несколько часов кряду, он порвал все написанное и покинул редакцию. Запасшись снотворным, он снял номер в одном из центральных отелей и, понадеявшись, что усталость свалит его с ног, поднялся туда и попытался сразу лечь спать. Но заснуть ему не удалось. Он подумал о Гладис и испытываемых ею схожих проблемах, встал, открыл пузырек с таблетками — и вновь на ум ему пришла Гладис с ее склонностью к самоубийству. Он принял две таблетки, солидную дозу, и проспал мертвым сном до утра.

Проснувшись, он ощутил сильную головную боль. Необходимость снова влезать в ту же одежду, что и вчера, привела его в бешенство. Не побрившись, он отправился в редакцию журнала. Но сосредоточиться на работе снова не сумел. Мигрень мучила его все сильнее. Именно в таком состоянии застал его звонок давешнего собеседника, который передал ему, что только что сообщил журналистам имя аргентинской участницы фестиваля в Сан-Паулу и известие это будет опубликовано в вечернем выпуске газет. Кроме того, продолжал тот, он успел переговорить с директором галереи, который живо заинтересовался его предложением и попросил, чтобы Лео с сеньоритой Д'Онофрио приехали сегодня вечером к нему домой, где в половине одиннадцатого собирается представительное общество знатоков искусства.

Завершив разговор, Лео набрал номер своей квартиры, чтобы поговорить с Гладис. Когда та подняла трубку, он известил ее, что в вечерних газетах будет опубликовано имя аргентинской участницы фестиваля, что это будет не она и что сделано это для того, чтобы не подвергать ее расстроенную психику подобному тяжкому испытанию. Гладис промолчала. Вместо этого, продолжал Лео, он устроит ей для начала менее рискованную премьеру — перед отечественной публикой. Для этого она должна явиться сегодня вечером в гости к директору одной галереи — он продиктовал ей адрес и, добавив, что самого его там не будет, положил трубку.

Убедившись, что сегодня ему вновь не суждено нормально поработать, он раздал кое-какие поручения, попрощался и двинулся на своей машине в направлении шоссе, по которому можно было бы выехать прочь из города. Выбор его пал на дорогу № 9, на Росарио. Он намеревался добраться до какого-нибудь открытого места, там остановиться и подышать свежим воздухом. Мчаться на скорости было приятно, перипетий дорожного движения отвлекали его от мыслей, а один раз, обойдя по правой полосе сразу двух водителей, которые никак не хотели его пропускать, он даже рассмеялся от удовольствия.

Километрах в двухстах от столицы он, с превышением скорости, миновал пункт дорожного контроля. Дежурный инспектор это заметил и попытался связаться с постом в тридцати километрах дальше по шоссе — но линия все время была занята, и он сумел пробиться лишь после того, как Лео, все так же не сбавляя скорости, уже пронесся мимо постового. Задержать его тот не смог, будучи связан по рукам и ногам разбирательством с другими нарушителями.

Наконец, Лео почувствовал себя лучше и притормозил у мотеля на 250-м километре. Впервые за несколько дней у него разыгрался аппетит.

Перекусив, он решил вернуться в город. Ход его рассуждений, вкратце, был таков: Мария Эстер, став свидетелем разыгранной прошлым утром сцены и, впридачу, удостоившись звания аргентинской участницы фестиваля Сан-Паулу, больше не станет преследовать его своими подозрениями; однако, хотя план его в целом удался, возникли новые, иного рода осложнения; как бы то ни было, задуманный им план увенчался успехом; что касается дисквалификации Гладис Эбе Д'Онофрио, то это нельзя назвать несправедливостью, так как она действительно не в состоянии была бы выдержать подобное испытание, — однако, учитывая, что изначально она была его протеже, он, дабы не возбуждать подозрений, должен сегодня вечером съездить вместе с нею в гости к этому директору галереи: и поскольку в его же собственных интересах, чтобы их с Гладис увидели вместе на этой встрече, он лично обеспечит ее присутствие там.