Любовь в былинном стиле

Надоело мирозданию на боку лежать – завертелось, подбирая иное удобство, легло на спину. Да уж и сна нового захотелось, а то всё о мраке, да о мраке. А какого бы нового? Да такого, чтобы про любовь. «Пусть Всё о любви зашепчет!», – томно вздохнуло мироздание. Под тяжкой спиной и дышать миру сложно стало. Сказано – сделано. Всё о любви и зашептало.

***

Мавка Марашка целый год скучала, кроме одного дня. Праздник Ивана Купалы был её единственной отрадой и шалостью. Хоть и боялась она к людям выходить обычно, но этот день был особенный. Праздник происходил вечером. Люди могли ходить из деревни в деревню, родных навещать. Так что никто незнакомым лицам сильно не удивлялся. И необычным образам тоже не дивился, ибо в эту ночь, среди лунного света и всполохов костра, всякий мог странным показаться. От того и бегала Марашка каждый год на праздник: повеселиться и потанцевать.

А местные её и принимали хорошо. Иные разы даже парни молодые передраться могли, лишь бы потанцевать с Марашкой. Ведь всё-таки девицей она была миловидной. Белокожа и с тугими чёрными косами, губы пухлые, запястья тонкие. Ух! Загляденье. Мавки-то они всегда красавицами слыли. Главное было: широко не улыбаться, клыки не показывать. Но у Марашки и клыки-то маленькие были. Она, в отличие от других мавок, на кровь людскую ни разу не покушалась. Хоть и хотелось иногда. Но совесть не позволяла. Раз ты каждый год пляшешь с этими людьми вокруг костра – нехорошо детишек их потом лопать… В общем, странная мавка из Марашки вышла – не злая какая-то вовсе, с совестью и с понятиями…

Так и получилось, что принарядилась мавка. Бледность мертвенную закрасила: клюквенным соком губы и щёки подрумянила. А еще веночек из лесных цветов на голову надела. И вышла к деревенскому костру поплясать.

Из года в год так делала уже сто лет, и всегда всё замечательно получалось. Да тут сразу что-то не так пошло. Стоило только Марашке выйти из опушки, как тут же на неё какая-то псина набросилась. Чёрная, лохматая, страшная! Здоровенный волкодав! Как толкнул лапами, мавка аж упала от неожиданности.

– Фу! Фу, Чеснок! – закричал какой-то мужчина, и пёс тут же отскочил назад.

Незнакомец протянул Марашке руку, да принялся извиняться:

– Ой, прости, девица, моего пса! Он не злой вовсе! И не обидел бы тебя. Наоборот, слишком даже ласковый. Как понравится ему кто – так сразу же ластиться бежит. Да всё лапами вперед…

Мавка за руку предложенную браться испугалась. Кожа-то у Марашки была леденющая, как у всякой нежити. Не дай морок, кто-нибудь в деревне распознает нечисть. Тут же схватят и сожгут. Марашка сама встала, отряхнулась, увидела свой помятый венок в траве – расстроилась. И посмотрела сначала на негодного пса с укором. Тот взгляд её словил и тут же морду жалобно опустил. А потом на хозяина. Да как увидела его мавка, как разглядела, так и обомлела. Стоял перед ней добрый молодец, собою хорош! Статный, крепкий, высокий. Весь собою пригожий. Волосы, как пшеница, и глаза чёрные – два угля. Да такой взгляд… Смелый, сильный. Будто бы всякое повидал этот человек на своем веку, да ничего теперь не боялся. Ну есть богатырь и по стати, и по душе – сразу видно. У мавок обычно сердце почти и не билось – по два удара в день и то не всегда. А тут Марашкино сердечко загрохотало, будто выскочит сейчас! Она за сто лет жизни уже и всякому стеснению разучилась, казалось. Да тут вдруг смутилась.

Незнакомец меж тем и представился, Светозаром назвался. Марашка и своё имя назвала. Так и разговорились. Оказалось, что оба они нынче в этой деревне пришлые. Светозар рассказал, что много странствовал до этого по свету. А Марашка-то из своей проклятой чащи сто лет почти не выходила! Вот и стала расспрашивать нового друга про одни земли да про другие. Наслушаться не могла. И всё чувствовалось, будто душа знакомая попалась. А ведь бывает с иным человеком и парой слов не обмолвишься. А с другим – наговориться не сможешь. И заметила Марашка, что смотрит на неё Светозар как-то с интересом, любуется украдкой. На её улыбку и сам улыбается. Только скромничает слишком, всё пытается с краю держаться, подальше от праздника. Разговоры разговорами до глубокой ночи, но мавке-то и повеселиться страсть как хотелось. В конце концов, женская хитрость всегда ловчее мужской. Так и вытащила Марашка Светозара потанцевать. И ещё быстрее сердце забилось, сильнее, чем у иной живой девушки! И слышала она в ответ, как и его сердце в такт грохочет. Так весь вечер пролетел. Ночью уж и расставаться жалко было. Но ближе к утру пора стало по домам расходиться.

– Дай провожу тебя до дому, Марашка, – улыбался Светозар. – Нынче в ваших краях в одиночку блуждать опасно.