Любовь в эпоху перемен

Зою он забывал постепенно. Рана любви заживала долго. Сначала болело постоянно, всегда, каждую минуту. Потом, вспоминая о ней, он вздрагивал всем телом, словно от удара широкого отцовского ремня, и слезы обиды сыпались из глаз. Чувство непоправимой потери мучило и мешало жить. Он просыпался ночью, тихо лежал, перебирая в памяти мгновения, как в детстве перебирал, любуясь, свою немногочисленную коллекцию монет во главе с большим екатерининским пятаком. Ему казалось, если удастся вспомнить какую-то забытую нежность или прикосновение, случится чудо: все вернется и останется. Но ничего, конечно, не возвращалось, и душа ныла от плаксивого отчаянья. Со временем боль ослабла, отстранилась, сделалась тягучей, сладкой, будто сон после обеда. И наконец память о короткой любви превратилась в туманную печаль об утраченной молодости с ее ослепительными безумствами. Лишь иногда, при знакомстве с какой-нибудь женщиной по имени Зоя, вздрагивало сердце и на миг терялось дыхание. Впрочем, то же самое он чувствовал, когда звонил Кошмарик и орал: «Разгоню всех к свиньям собачьим!» Врач объяснил: экстрасистолия от нервов. Надо больше отдыхать и гулять на свежем воздухе. Гена купил хорошие кроссовки и спортивный костюм, стал бегать по Сивцеву Вражку и дачным тропинкам, потом бросил, увлекся горными лыжами, но как-то в Андорре сломал ногу, засмотревшись на выпуклую молодую инструкторшу.

Поколебавшись, Скорятин взял из папки письмо — четыре листка, густо набитых прыгающим блеклым шрифтом.