Любовь в эпоху перемен

— Надо возрождать традиции! — веско произнес Волков, имея в виду антоновку.

— И я так думаю! — кивнул Суровцев, подразумевая питие на Руси.

— Я про яблоки.

— А-а…

Сановные дядьки набычились, точно бабу не поделили. Власть ее зовут.

— Не получится, — встрял, чтобы разрядить обстановку, Колобков. — Место здесь проклятое. В 1919-м чекисты расстреляли монархическое подполье. И пошло-поехало: до 1952-го тут всех и кончали…

— И что вы предлагаете? — спросил московский чин.

— Предлагаю — монумент жертвам террора.

— Дельная мысль!

— Может, и Николаю Кровавому памятничек поставим? — поинтересовался Суровцев.

— Может, и поставим! — строго, явно мстя за моченые яблоки, ответил Волков. — Отвыкать надо, Петр Петрович, от красно-белого мышления. Не те времена!

Местный владыка промолчал, играя желваками. Большая политика делалась в столице, там решали, кому ставить памятники, а кого, наоборот, вымарывать из учебников. Спорить бесполезно. Партийная дисциплина. Не согласен? Дослужись до Москвы, сядь в Кремле и вытворяй свою историю, пока тебя товарищи по партии не сковырнут и на казенной даче не закроют.

Волков поблагодарил за экскурсию и уехал, а вскоре Илью вызвали в отдел агитации и пропаганды обкома и предложили место инструктора, пообещав телефон в коммуналку немедленно, через год — однокомнатную квартиру в новом доме, а если женится — «двушку». «Вы меня с кем-то путаете!» — удивился музейщик. «Не путаем. Москва велела привлекать на партийную работу научную интеллигенцию со свежими взглядами…» Вот оно как!

— У меня свежий взгляд? — спросил Илья, невинно моргая.

— Диетический, — кивнул Скорятин и ехидно поинтересовался: — А в партию они вас принять не пообещали?

— Так в том-то и петрушка — я же член со стажем.

— В музее вступил? Разнарядку дали? — сомнительно усмехнулся Гена.

— Ага, дали, догнали и еще добавили! Музей — не завод скорострельных сеялок и самонаводящихся веялок. Я в армии сподобился. У нас часть была — раздолбай на раздолбае. Ротный — мужик хороший, но лютый алкаш, личным составом не занимался, только личной жизнью: жену из-под прапорщиков вытаскивал. А у замполита план: застрелись, а одного бойца-срочника прими. Я по всем пунктам подходил. В самоволку бегал, но не попадался. Водку пил, но сапоги с бодуна задом наперед не надевал. Дочек офицерских клеил, но интеллигентно, без последствий. Только по согласию.

— Ого!

— Были и мы рысаками! Стрелял я тоже прилично — не мимо мишени. А про козни американской военщины на политзанятиях так пел, что самому страшно делалось. Вот он и пристал: вступи да вступи. Но я же не дурак, спрашиваю: «На дембель первой партией отправите?» «Отправлю, честное партийное. Пиши заявление!» Обманул, подлец: я ему ленкомнату до Дня конституции оформлял. Рисую звезды и ною: «За что, товарищ капитан?» А он мне: «Ты теперь молодой коммунист, работай — солнце еще высоко!» Домой вернулся, когда сугробы лежали…

— А как в Тихославле очутился?

— Сослали. Я фестиваль бардовской песни затеял. «Солнышко лесное». Ребята хорошие, но подрались из-за девчонок, одному почки отбили, до реанимации еле довезли. Пе-Пе только этого и ждал, вызвал и нахлобучил. Но я теперь даже рад…

— Почему?

— Ты города не видел! Но есть и другие причины… — Он усмехнулся в битловские усы.

— А как он вообще-то, Суровцев? — осторожно приступил к делу Скорятин.

— Крепкий руководитель с большим опытом! — ненастоящим голосом сообщил Илья, покосился на внимательную спину водителя и забарабанил пальцами по велюру сиденья, мол: «Осторожно, здесь стучат!»

Потом Колобков со старательным восторгом исполнил величальную песнь первому секретарю: мол, Петр Петрович — настоящий отец области, всё у него на карандаше, всё на примете, всё в горсти. Выслушает на бюро обкома рапорт об успешном завершении уборочной и закладке урожая на зиму, возьмет у военных вертолет, облетит угодья, заметит в поле припорошенный холмик картошки, и — бац, без разговоров, по «строгачу» председателю колхоза да секретарю парткома за вранье. С прежних, жестоких времен у Пе-Пе осталась привычка, позаимствованная, говорят, у железного латыша Пельше: когда подчиненный вставал для доклада, Петр Петрович участливо спрашивал: «А партбилет у вас, товарищ, с собой?» От этой участливости холодел мозг и предынфарктно сжималось сердце. Впрочем, себя Суровцев тоже не щадил. Пообещал на партактиве, что через три года горожанам не придется ездить в Москву за мясом и колбасой. Да, для этого надо построить мощный комплекс — птицефабрику и свиноферму.