Любовь в холодном климате

Однажды утром я сидела у окна, лениво рассматривая морозный узор на стекле и праздно размышляя, придет ли когда-нибудь тепло, удастся ли мне разглядеть Церковь Христову сквозь хлопья снега, думая, как холодно должно быть сегодня вечером у Нормы без леди Монтдор, разжигающей огонь, и как скучно без Седрика с его узким белым кантом. Слава Богу, думала я, что я продала бриллиантовую брошь отца и установила дома центральное отопление, а потом стала вспоминать, каким был дом два года назад, когда здесь еще жили рабочие, и как я смотрела в это самое стекло, тогда отвратительно грязное и залитое побелкой, когда увидела Полли со своим будущим мужем. Я и хотела и не хотела возвращения Полли в мою жизнь. Я снова была беременна и чувствовала себя усталой.

Но через несколько минут утренний сумрак развеялся без следа, потому что в моей гостиной стояла Полли, с большим животом, веселая и красивая, как всегда, в красном пальто и без шляпы. И, конечно, без следа растаяло и было забыто мое нежелание снова увидеть ее. Вместе с ней в моей гостиной возник Профессор Безобразник, постаревший и какой-то изношенный. Когда мы с Полли закончили смеяться и обниматься, говоря: «Как я рада тебя видеть» и «Почему ты ничего не писала» она сказала:

— Могу ли я тебя склонить к некоторым вещам?

— О, конечно. Мне совершенно нечего делать, я просто глядела на снег.

— О, благословенный снег, — улыбнулась она, — и эти облака, за которыми скрываются синие небеса. Дело в том, Фанни, что я хочу склонить тебя к моему обществу на весь день, потому что Малыш еще недостаточно развлекся, а я не могу долго ходить, ты же видишь. Должна тебе откровенно сказать, я буду часто к тебе заходить, потому что при этом я прохожу мимо «Эллистона» — чудесного, чудесного «Эллистона» после всех этих иностранных магазинов, я чуть не заплакала от счастья, когда мы шли сегодня мимо его витрин — сумки и шарфы за рубежом просто ужасные.

— Но как же замечательно, — сказала я, — что теперь вы оба здесь.

— У Малыша деловой обед с кем-то, — сказала Полли быстро, — ты можешь идти, дорогой, Фанни говорит, что я останусь у нее, а затем вернись за мной, когда закончишь.

Малыш, потиравший руки у огня, вышел, мрачно завернувшись в шарф.

— И не очень спеши, — крикнула она на лестнице, приоткрыв дверь. — А сейчас, Фанни, дорогая, я хочу сделать последнее усилие и склонить тебя к обеду у Фуллера, только не говори мне о погоде, мы вызовем такси. Фуллер! Ты никогда не поймешь, как можно тосковать по дуврской камбале и ореховому торту на Сицилии. Помнишь, как мы ходили туда, когда я жила в Алконли, и ты ездила смотреть, как идет ремонт? Я не могу поверить, что это тот самый дом или мы те же самые люди. Только я вижу, что ты та же самая дорогая Фанни, к которой я вернулась когда-то из Индии. Что за всеобщая мания уезжать за границу? Я думаю, это просто глупо, как ты считаешь?

— Я бы поехала хоть сейчас, — сказала я, — разве это не приятно?

— А ты представь, что пришлось бы остаться там навсегда. Ты знаешь, мы начали с Испании, и ты никогда не поймешь, как можно ждать свой ланч два часа — два часа, Фанни — начиная с половины первого. Конечно, к тому времени вместо чувства голода уже испытываешь только тошноту, потому что еда готовится на прогорклом масле, его запах пропитывает волосы и всю одежду. И везде висят фотографии круглой арены, где несчастного старого быка мучают до смерти. Они ни о чем не думают целые дни напролет, кроме как о быках и Пресвятой Деве. Я считаю, Испания была хуже всего. Правда, Малыш не очень жаловался, кажется, ему там даже нравилось, он может говорить на всех этих ужасных иностранных языках (дорогая, итальянский! ты бы умерла), но я бы не выдержала больше, я чуть не зачахла с тоски по родине. Во всяком случае, теперь я здесь.

— Как вы смогли вернуться? — мне это было очень интересно, как они смогли себе это позволить, слова Дэви об их бедности не выходили у меня из головы. Силкин не был очень большим домом, но требовал трех-четырех человек прислуги.

— Ну, ты же помнишь мою тетю Эдну из Хэмптон-корт? Славная старушка умерла и оставила мне все свои деньги, не слишком много, но мы думаем, что можем себе позволить жить в Силкине. Кроме того, Малыш пишет книгу, ему пришлось вернуться ради Лондонской библиотеки и Паддингтона.

— Паддингтон? — переспросила я, имея ввиду вокзал?

— Герцог. Памятник. Кроме того, этот ребенок. Странно было бы родить ребенка за границей, как-то неуместно. Правда, Малышу не очень хочется жить здесь, мне кажется, он все еще боится мамы, я тоже, вернее, не боюсь, но мне кажется скучной сама идея семейных сцен. Но, с другой стороны, что еще она сможет сделать с нами?

— Я не думаю, что вам стоит о ней беспокоиться, — сказала я, — твоя мать очень изменилась за последние два года.

Я не могла с полной уверенностью сказать, что леди Монтдор совершенно забыла о Малыше и Полли, и что она, скорее всего, отнесется к ним довольно доброжелательно, все зависело от отношения Седрика, единственного человека, чье мнение ее беспокоило.