Любовь в кредит

Ползком добрался до мастерской, ввалился через разблокированную дверь, прополз метр и облокотился спиной о стол. Дыхание стало болезненным, из последних сил приподнялся и плашмя ударил по столешнице ладонью. Лабораторная станция в ту же секунду ожила, синий свет проекторов окутали тело и руку мужчины. На понятном только Михаилу и Серентусу языке система затараторила результаты проводимой диагностикой поражений. Из стола выехала роботизированная клешня с иглой и сделала забор крови. Михаил больше не мог держаться на коленях и плашмя рухнул лицом вниз и прошептал свой приказ снова:

— готовь… две порции. универсальные. те, что быстрее. В первую очередь для Агаты, отравили… раньше. от. правь пса”.

Судороги свели мышцы, сознание отключилось.

— Михаэль, протоколы…эвакуация, ценность семьи. Вы моя прямая обязанность. Моя задача и жизнь… Михаэль…. Михаэль.

И Серентус вопреки приказам включил аварийную тревогу.

Дом погрузился в темноту. Стекла потемнели, полы стали ледяными как в погребе. Парни схватились за головы. Их выбросило из систем, но худшее — экраны замигали предупреждением о принудительном форматировании всех жестких дисков и оперативной памяти. Программисты на первом этаже закричали в панике.

— что происходит… останови это… он не просто стирает, он жрет наши данные…

— набирай Вадиму… или этой!

Теперь уже на участке потух свет, с темнотой наступила тишина. Инстинкты подсказали всем замереть и прислушаться к направлению опасности. Через мгновение послышался странный шум, похожий на работу турбин. По плитке пола, хотя везде был паркет, равномерными ударами раздавался металлический стук шагов, словно идет скелет робота. Люди почувствовали головную боль, заработала сирена. В темных помещениях замигал красный свет, отсвечивая на переглядывающихся лицах. Странная ультразвуковая сирена давила на уши.

— нам лучше уйти. — сказал один из программистов, а остальные моментально, поддавшись волне страха схватили в охапку ноутбуки, повыдирали провода из розеток и толкаясь в распахнутую дверь выскочили на улицу.

Через мгновение сигнал тревоги прекратился, включился свет. Дом засиял гостеприимным теплом, но страх, нервным комом засевший в желудке погнал команду в гостевой дом к их начальнику. Войти обратно в дом никто бы не решился.

*** Фестиваль. еще…еще, давай, еще…давай!

— Агата…Агата! — раздалось словно через слой воды.

Девушка открыла глаза и удивилась. Большие очки с роговой оправой занимали все вытянутое лицо бабушки.

— пирожки — прошептала в ответ, не понимая зачем говорит про еду.

Наклонилась на бок и желудок вывернул содержимое наружу. Агата в ужасе упала с кровати. Из всех неприятностей больше всего огорчалась, если тошнило.

— бабушка… — пропищала внучка и с выражением детской беззащитности ее подбородок задрожал, а глаза как блюдца доверху наполнились слезами.

— вставай скорее — бабушка всплеснула руками — сейчас на платье натечет.

Пожилая женщина подбежала и попыталась поднять Агату.

— не могу встать — голова у девушки закружилась, а звук снова пропал.

— очнись, очнись! — старая женщина тянула внучку за запястье, — да очнись же ты.

Раздались пощечины, по ощущениям, словно ударяли не щеки, а резиновые мячи с наполнителем.

— Бабушка, мне… не хорошо. — Агата пришла в себя со стоном, и в ту же секунду ее вырвало вторым фонтаном.

— да, что ты будешь делать! — закричала бабушка. — чего ты лежишь! Надо скорее умыться, переодеться.

— Я… не могу… встать, — Агата стащила с кровати покрывало, чтобы прикрыть плохо пахнущую лужу.

Уперлась в пол руками, потом с помощью Александры Владимировны поднялась и села на кровать.

— воды… — прошептала внучка.

— да куда ж там! Снова вырвет. — бабушка металась из комнаты в комнату, вынесла покрывало, принесла новое, тряпкой и веником сметала массы, некогда бывшие едой в желудке. Потом схватила внучку под руку и с усилием отвела на кухню.

— а ты уже спать? — спросила Агата, бабушкино платье, похожее на розовую ночнушку теряла кружева, хлопьями растворялись на разогретом за день полу.

— что ты бормочешь — не разобрала Александра Владимировна. — Агата, ты что пьяна? я сейчас заварю тебе крепкого чая. — женщина поставила чайник на газовую плиту, вынула из стола банку и насыпала в кружку столовую ложку с горкой черного чая.

Агата сидела на стуле, немного покачиваясь и растирала запястья.

— пила с Михаилом? — спросила Александра Владимировна.

— а? — девушка с трудом сосредотачивалась, — да… нет, не пила. Он забрал.

— Забрал. Ишь ты джентельмен! — фыркнула бабушка

— да, — вдруг улыбнулась Агата, — он… джен… джен… и так красив. Внутри. понимаешь? Он внутри красивый. Такой настоящий… и он мне очень нравится.

Она вспомнила сосредоточенный взгляд голубых глаз, и словно в замедленной съемке моментальной и вечной фотографией в памяти остался образ, потом даже спустя годы пробивающий в ней брешь: белая рубашка с закатанными рукавами, идеальная прическа с выбившейся прядью на лбу, и самые притягательны для нее черты лица. Красота, смешанная с уязвимостью, контроль, переплетенный с чувствами.