Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1

— Разве вам не хочется получить вашу шляпу, мсье? — спросила она. — Ведь мадам может поинтересоваться, где вы ее оставили.

— Как и ваша тетушка, наверное, поинтересуется, где вы находитесь, — холодно отозвался он, — что, безусловно, случится, если, конечно, не она послала вас сюда. Хотя я совершенно уверен, что вы пришли сами. Если не ошибаюсь, вас ведь берегут до Нового Орлеана.

— А что вы мне дадите, если я верну вам шляпу, в результате чего у вас не будет никаких недоразумений с мадам?

— По-моему, лучше будет, если вы отдадите ее мне без всяких условий. Поскольку я могу причинить вам куда больше неприятностей, чем вы мне. Поверьте уж мне, пожалуйста, ибо это чистейшая правда.

Девушка со смехом отняла руку, быстро подскочила к борту парохода и собралась было швырнуть шляпу в воду. Однако Клайд оказался проворней. Он едва не перелетел через перила, но поймал шляпу. Затем крепко схватил девушку за запястье.

— Нет, я не стану причинять вам боль, — произнес он, заметив, что веселье на ее лице сменилось страхом. — Однако я дам вам один совет. В следующий раз, когда мужчина ясно даст вам понять, что не намерен якшаться в девицами вашего сорта, не надо подшучивать над ними. Ибо все может обернуться не так хорошо для вас.

И он тяжелой походкой направился прочь, почему-то сильнее злясь на себя, нежели на девушку. Ведь она вывела его из себя больше, чем следует, и даже не тем, что уловила в нем некие постыдные желания, а тем, что смогла вызвать воспоминания о желании, давно канувшем в Лету.

Он возвратился в пассажирский салон, миновал его и добрался до своей каюты, где обнаружил, что Люси еще не легла, как, бывало, обычно в столь поздний час. Она была в пеньюаре, открывающем ее белоснежную шею, сидела на краю койки и расчесывала свои уже расплетенные волосы, золотыми волнами ниспадавшие на ее плечи. Волосы были настолько длинны, что закрывали и руки. Впервые Клайд видел ее волосы совсем распущенными, хотя уже давно страстно желал увидеть их именно такими, но красота этого зрелища намного превзошла его ожидания. Он наклонился, положив руки ей на плечи, и стал медленно опускать их ниже и ниже, все тесней прижимаясь к любимой. Затем рывком поднял Люси на руки и заключил в крепкие объятия.

Внезапно он ощутил в ней еле заметную перемену, такую слабую, что не мог понять сразу, что это. Но в следующий момент он осознал, что это было: он почувствовал, как напряглась ее грудь, чего не случалось раньше, с тех пор, как они поженились. Он чуть отстранился от Люси и взглянул на нее. В каюте стоял полумрак, но он знал, хотя и не мог этого видеть, что Люси сейчас зарделась и что прелестный розовый цвет окрасил не только ее лицо и шею, но и прекрасную, преображенную естественным возбуждением грудь. Тем не менее Люси не отстранялась от него и не пыталась спрятать лицо, как делала это еще совсем недавно. Напротив, вместо этого она ответила на его взгляд, и в ее глазах он прочел любовь, желание и обожание.

— Я… я нарочно дожидалась тебя, — промолвила она. — Мне не надо так много времени, чтобы расчесать волосы. Но я подумала, что, может быть, если ты придешь как раз в то время, когда я их расчесываю, то сделаешь именно то, что ты сейчас и сделал. Конечно, конечно, еще слишком рано, хотя это могло произойти и сразу… то есть если бы это произошло… Но я надеюсь… верю… о, только бы Господь оказался добр к нам! Я ведь молилась об этом! В ту первую ночь, как только ты уснул, я лежала и молилась. Не спала… а молилась, молилась! И не только о том, чтобы у нас был ребенок, но и о том, чтобы ты полностью избавил меня от страха делать это, чтобы ты открыл мне, что значит быть женщиной!

Он молчал, ибо не мог говорить от счастья, не мог высказать свою любовь. В этот раз, после того как она мирно и покойно уснула, он лежал, счастливый и взволнованный, без сна. И совершенно не важно — хотя он никогда не скажет ей об этом, — что она не сможет родить ему нормального, доношенного ребенка. Он никогда не скажет ей даже слова упрека, настолько глубоко он тронут ее словами, поведением и тем, как она все это говорила. И хотя он тоже надеялся, что их первое соитие станет плодоносным, но действовал он все же больше ради себя. Ведь если бы он задумался как следует, то захотел бы избавить ее от перспективы страданий при родах, но нет же, ему надо было немедленно доказать свою мужественность, ему потребовалось еще одно доказательство своей способности отнимать у упрямой судьбы все, что может предложить жизнь. И в своем браке, как и во всем другом, он оказался победителем.

4