Любовь в настоящем времени

Я представляю, как Перл приходила ко мне в больницу, когда я был крошечным недоноском. Уж не знаю, насколько раньше срока я появился на свет, но, судя по ее рассказам, я был здорово недоношен. Представляю, как она уговаривала сестер, чтобы ее пустили ко мне и она могла бы склониться надо мной с любовью. Часы были не приемные, но она все равно прорывалась. Я-то, конечно, знаю об этом только по рассказам. Да еще память мою освещает луч любви и радости.

— Поговори со мной, Леонард. Ты такой молчаливый с нами. (Это Джейк.)

— Ты же знаешь: я всех вас люблю, и вообще. Только ты нарушаешь ход моих мыслей. (Это я.)

— То-то и оно. Мы же не знаем, когда ты погружен в свои мысли. Ты нас к ним не допускаешь.

Оторвать кусок ленты, приклеить, разгладить. Все на ощупь. Взгляд мой устремлен вверх, на тень.

— Давай договоримся. Если ты будешь сидеть тихо и не мешать моим мыслям, я буду думать вслух.

— Ты серьезно?

— Тсс, — говорю. — Вот о чем я рассуждаю про себя. Я думаю, если мальчик появляется на свет без отца и без фамилии, то он особенный, не такой, как все. Это вроде непорочного зачатия. Самомнение тут ни при чем. Я знаю, что Перл не была девственницей, и не обманываю себя. Но мне некуда деться от чувства собственной необычности. Очень странное чувство.

Я думаю, что когда я пошел в детский сад… Господи, это я уже совсем о другом. Только не сбивай меня. Тогда Митч дал мне свою фамилию. Три детсадовских года я был Леонард Деверо. Но я знал, что это не моя фамилия. Митчу очень хотелось, чтобы она была моя, но ведь на самом деле у меня совсем другая фамилия.

Меня занимает вопрос, что вообще с тобой происходит, если носишь чью-то фамилию? Если бы фамилия Митча была моей взаправду, если бы я появился на свет из его семени, насколько бы я был другим? Может, тогда бы мы не были так близки?

Все это время мы прожили вместе. Бок о бок. Вы с Моной просто молодцы.

Еще кусок ленты. Ну и липкая же она. Я собираюсь ее приклеить и вдруг понимаю, что сказал Джейку не совсем то, что думаю. Мысли, высказанные в чьем-то присутствии, всегда не те, что текут в голове. Да я их особо и не раскрывал никогда никому. И не хочу.

К тому же я намерен обдумать кое-что, о чем Джейку и знать не полагается. Все-таки он один из моих приемных родителей, часть семьи, в которой я живу. Им всем важно, что я ношу их фамилию, словно новое пальто, которое тебе кто-то дал взамен старого, износившегося до дыр.

Иногда мне кажется, что неплохо бы мне вновь стать Деверо, но вслух я об этом и не заикаюсь. Это бы сильно обидело Джейка.

Помалкиваю я и о том, что порой понимаю детей, которые рыщут в поисках своих настоящих родителей, чтобы узнать, кто они и откуда. А иногда мне кажется, что отсутствие у меня корней мне только на руку. Ведь получается, что земные узы связывают меня не слишком крепко. И ничей дом не представляется мне последним пристанищем.

Но в присутствии Джейка я даже подумать обо всем этом не могу.

— Завтра вытащим дельтаплан на свет божий и осмотрим. (Это я.) Надо закрепить подвесные ремни, место пилота и все такое.

Я чувствую, как Джейк весь напрягается. Хочет сказать мне что-то важное. Сейчас он произнесет какие-то значительные слова, как это принято между людьми. Только я, Леонард Никто, к этим людям не принадлежу.

— Мы не можем тебе этого позволить, Леонард.

— Ладно. Хорошо. Я понял.

Так и должно было случиться. Я заранее настроился, что не буду настаивать. Ни к чему. И так понятно, что меня надо завернуть в чистую тряпочку и сдувать пылинки.

— Что ты сказал? — спрашивает.

— Ты прав. Это не для меня. Все отменяется.

Терпеть не могу врать ему, но это для его же пользы. Я уже врал сквозь зубы Митчу. Противно было ужасно. Хотя, в конце концов, здоровее будут. Если что-то случится, они тут ни при чем.

К тому же помощи мне ждать не от кого. Я сам должен все преодолеть.

Пожалуй, Джейк верит мне. Хотя вряд ли. Слишком уж легко все получается.

Джейк уходит, и я думаю о тех временах, когда Митч спросил меня, что это я такой радостный. Мне было пять лет. Прошло уже несколько недель, как Перл пропала. Я мучительно задумался, что ему ответить. Да ему, скорее всего, и не требовалось никакого ответа.

И я сказал:

— Наверное, потому, что моя мама так сильно меня любит.

Митч посмотрел на меня с состраданием: вот, мол, с каким мужеством мальчик держится.

Митч ничего не понял. Но все равно он мой друг, пусть даже он кое-чего и не улавливает.

Хотя обычно разжевывать ему ничего не надо.

МИТЧ, 37 лет Нераспакованный багаж

В понедельник утром, точный, как часы, спускаюсь в контору. Мона меня уже дожидается. Поговорить хочет.