Любовь в ритме танго

Однажды бабушка рассказала мне историю, в которую мне было невозможно поверить, хотя я и была ее внучкой. Если когда-нибудь и у меня будет внучка и я расскажу ей эту историю, она, возможно, тоже не поверит мне, никогда не сможет понять, что в тот момент я чувствовала себя плохо, неловко. Мне казалось, что в каждом углу сидит недоброжелатель и тычет в меня пальцем. Это чувство преследовало меня, исключало из основной массы, выделяло меня. Рейна говорила о своей влюбленности как о чем-то обыденном, не придавая особого значения: «Это ничего, это происходит со всеми во всем мире, рано или поздно». Теперь ее слова казались мне точными, потому что все газеты, которые я смотрела, все передачи, которые слышала, все романы, которые читала, все фильмы, которые смотрела, соглашались с ее словами, и в этом Холден не мог мне помочь, потому что он не был женщиной и не мог чувствовать, как я. Когда я напряглась, чтобы оценить собственные чувства, я смогла сопоставить себя с главным героем, стоящим в одиночестве на поле ржи, с героем без пола и страстей. То, что произошло с моей сестрой, было описано отцами современности. То, что произошло со мной, нет. То, что произошло со мной, было описано только в одной книге — Библии.

Рейна могла бы рассказать свою историю за каким-нибудь ужином среди городских студентов средних курсов, и все они слушали бы ее с интересом, все бы ее поняли, потому что ее страдания были современными, она была дочерью своего времени, созвучного с ее взглядами и стилем жизни. Я бы никогда не решилась рассказать о себе в какой-нибудь компании, я даже не могла произнести вслух вещи, которые мне нравились. Я бы умерла от стыда, а никто ничего бы не понял. Кто может понять женщину, искреннюю в сокровенных чувствах, которая проводит время в размышлениях, но не получает от них никакого облегчения? Сама бы я не отважилась ни с кем поделиться на эту тему, но в разговорах с подругами и приятельницами по факультету выяснила, что всех их хоть один раз привлекала какая-нибудь женщина. Со мной же никогда подобного не происходило, меня всегда влекло только к мужчинам. Мне нравились слова, которые умели говорить настоящие мужчины, их руки, голос, запах пота, и это было ужасно, ничего не могло быть ужаснее. Одна и та же фраза звучала без остановки в моих ушах, взрываясь как бомба, я чувствовала себя аморальной. «Эти вещи нравятся только педерастам», — сказал кто-то, я не знаю кто, но от этого было не легче. «Я педераст», — решила я, и мне безумно захотелось заплакать. Я чувствовала себя так плохо, что не могла собраться с мыслями.

Но мне было бы лучше ни о чем не думать. Рейна и все остальные относились ко мне доброжелательно и были уверены в моей внутренней силе, в моей способности противостоять преступным наклонностям, уверены в моей чистоте, способной превзойти нравственную чистоту моей матери и монахинь, хотя последние часто указывали мне на ошибки. Тогда я убедила себя в том, что во мне что-то не так, я чувствовала себя другой, как гайка с дефектом, которая скрипела и истерлась в пыль, обреченная вращаться в направлении противоположном тому, которое ей было указано, парализуя правильное функционирование чудесной, прекрасно смазанной машины.

Северные женщины умеют разговаривать. Главное — выбрать достойный объект для беседы. Мне нужно было найти золотую середину между холодным рассудком и горячим темпераментом, найти этот компромисс и научиться с ним жить. Я хотела научиться жить так же, с головой, на севере, половыми органами — на юге и сердцем — в какой-нибудь стране с умеренным климатом. Но ничего подобного быть не могло, только не с Агустином. Он не чувствовал моего помешательства, я всегда умела вызывать в нем желание.

Когда Рейна посеяла зерно сомнения в моей душе, мне было не больше двадцати. Один росток сомнения пророс, и я начала внимательно его изучать, а кончилось все тем, что убедила себя саму в том, что должна воспринимать как оскорбление каждое из тех слов, взглядов, жестов, которые раньше мне в сестре нравились. «Что с тобой?» — спрашивала меня Рейна, но я не отвечала, хотя временами хотела пойти ей навстречу, ведь невозможно бороться с собственной природой, как бы ошибочна и ужасна она ни была.