Любовь в ритме танго

В конце концов она объявила, что возвращается в Лиму, но запретила ему ехать за ней, и он был под влиянием этого проклятия всю жизнь, сколько ему там осталась, а Рамона ушла вместе с его неграми, одетая как цыганка. Представь себе, когда-то она была мечтой всей его жизни, когда-то она обещала ему много счастья, но принесла только горе. Так и было, нас всех ждала горькая участь, эта вера укрепилась после странной смерти Родриго. Понимаешь, если бы он заболел обычным воспалением легких или просто прожил только десять лет, никто бы не поверил в силу проклятия, но он умер через год, точнее, через одиннадцать месяцев после визита Рамоны, времени достаточного, чтобы проклятие начало действовать. Он умер от какой-то неизвестной инфекции.

— Венерической? — спросила я очень тихо.

— Да, венерической. Не смотри ты на меня так, ведь жизнь, которую он вел, в том месте и в то время, не была жизнью святого, много чего можно было подхватить. Половина испанцев в Америке умирала от этого самого, ты понимаешь…

— От чего? От сифилиса?

— Да, но с ним было хуже. Если бы у него был сифилис, никто бы не удивился, потому что тогда болеть сифилисом было, как теперь гриппом. Мой отец пытался установить, что же это было, но ему не удалось, потому что большинство тех инфекций исчезли раньше, чем могли быть серьезно изучены, а ученым той эпохи не приходится сильно верить. Один эпидемиолог, с которым отец довольно долго переписывался, полагал, что это заболевание вызвано личинками насекомых, которые расплодились у Родриго под кожей, но это не более чем предположение, ничего достоверного. Достоверно лишь то, что он сильно страдал, мучился от нестерпимых болей день и ночь. У него был сильный жар, живот опух, член покрылся странными опухолями, словно от укусов, которые однажды ночью полопались и превратились в миллионы белых пузырьков, мягких и вонючих. Мгновение спустя он умер, а индейцы говорили, что это были черви, но точно ли это было так, я не знаю. Это была какая-то странная болезнь, в любом случае теперь это стало историей — проклятие Рамоны: гниющая кровь и все остальное. Жена Родриго стала известна во всем Перу, она приобрела славу колдуньи, и люди старались остерегаться ее, крестились, когда встречались с ней на улице. Ее дочь, бедная девочка, сама очень сильно боялась силы собственной матери, в пятьдесят лет она покинула мир, чтобы уйти в монастырь, а когда стала монахиней, то взяла имя Магдалена, желая показать, что собирается искупить все грехи отца. Отсюда идет история нашего с тобой имени. Она сделала карьеру в церкви, мне кажется, она стала аббатисой, и желания проклинать ее ни у кого быть не могло. Так что все дурное должен был унаследовать ее старший брат, который стал бродягой и не походил на отца-двоеженца, хотя кое-что общее у них было: он тоже был игроком, лжецом, пьяницей… Брат убил нескольких человек, среди которых был муж одной из его любовниц. Кроме того, он давал деньги взаймы под проценты, но при этом никогда не сидел в тюрьме, а умер в своей постели от старости (ему было больше восьмидесяти лет). Он спорил с небесами полдюжины раз и приобрел славу своей матери, от которой эта слава перешла к матерям его дюжины детей, хотя, может быть, Рамона не была колдуньей, и не было никакого проклятия.

Магда странно смотрела на меня, мне даже показалось, что она меня боится, но в то же время я увидела в ее глазах ироническую усмешку. Таким же взглядом она смотрела на меня, когда я была испуганным ребенком, когда я чувствовала, что должна довериться ей, а она не хотела заставлять меня говорить с нею. Но почему она теперь так на меня смотрела, я не знала, потому и удивилась. Я очень доверяла Магде, но мы принадлежали к разным поколениям, она и ее ровесники умели лишь отрицать, ни во что не хотели верить, поэтому и она не верила, но я чувствовала, как она нуждалась в вере в то проклятие, в его неотвратимость, потому что уважала и жалела моего деда.

— Где портрет Рамоны, Магда? — спросила я через секунду тоном преувеличенно простодушным. — Мне кажется, я никогда его не видела.

— Конечно, ты его видела, когда была маленькой, ты должна была его видеть, он был в доме на Мартинес Кампос, на лестнице. Квадратная картина, не слишком большая, она на нем в черном, с прозрачной вуалью на лице… Не помнишь? — Я покачала головой. — Тогда ты его никогда больше не увидишь. Однажды вечером отец уничтожил портрет, растоптал и разорвал на кусочки. Он сжег остатки в камине гостиной, дом наполнился тошнотворным запахом, как будто запахом смерти. Так пахло больше недели.

— А почему он это сделал?

Наконец ее глаза встретились с моими. Магда посмотрела на меня исподлобья, потом пожала плечами. Она заговорила так тихо, что я с трудом разбирала ее слова.

— В тот день я сообщила ему, что хочу стать монахиней.

— А почему ты поступила так, Магда?