Любовь в ритме танго

Это было веселое путешествие, не такое, как поездка в Лурдес. Рейна тогда была очень тихой и кроткой, потому что мальчик, который ей нравился, позвонил в прошлый четверг. А поскольку нам позволялось выходить из дома только по субботам и воскресеньям, Рейне нужно было отсрочить торжественный момент первого свидания, а неделя казалась неимоверно длинной. Помню, она уже открыла рот сказать, что выбранное невестой платье, такое же, как в фильмах о Сисси, — с кринолином, расшитое жемчугом — отвратительно, но лично мне понравилась его экстравагантность, больше чем кому-либо. Я считала Анхелиту очень красивой, и, более того, была очень ею горда. На свадьбе я наслаждалась видом белоснежного поля (остовами вишневых деревьев под снегом), ела жареную свинину за праздничным столом, а вина пила больше, чем когда-либо раньше, танцевала с юношами из деревни, которые относились ко мне почтительно, и кадриль с женихом. После того как принесли блюдо с деньгами для новобрачных, няня Хуана и ее сестра Мария, согнувшись от ликеров и веселого смеха, решили станцевать хоту под аплодисменты и возгласы большинства гостей, правда, вид у обеих был какой-то скрюченный, как и их спины. Их поведение мне казалось очень непосредственным и свободным, но когда я попросила разрешения у мамы вместе с местными парнями обойти новобрачных, она чуть не упала в обморок.

Правда, потом ей стало лучше, а я настолько опьянела, что на коротком пути от ресторана до машины с трудом сохраняла равновесие. Я почувствовала легкий приступ паники и задрожала, сообразив, что, если младшая сестра Анхелиты не выйдет из ванной прямо сейчас, мне придется поцеловать своего двоюродного брата, который был очень некрасивым — толстым, к тому же большим дураком. Он был самым веселым из всех, и это обстоятельство мне уже сейчас не нравилось, как и то, что я никогда не знала его имени.

Чтобы пойти на эту свадьбу, я впервые в жизни надела прозрачные чулки. Мне было четырнадцать, и мое тело очень изменилось, но я не боялась этого и не смущалась, пока не увидела свои ноги, безупречные под капроновыми чулками, которые на свету отливали серебром. Свет рисовал на моих ногах длинную тонкую линию, которая уходила вверх, делая меня стройнее и выше. Я посмотрелась в зеркало, повернулась кругом. Светло-голубые чулки совершили чудо: выглядела я потрясающе. Я покраснела, поняв, что похожа на девушек из итальянских фильмов. Я с удовольствием слушала рассказы и шутки о молочной говядине швейцарских коров, которых разводил Марсиано в стойлах Индейской усадьбы.

Я наелась до отвала, мои руки, бедра, икры — все тело увеличилось, пока не потеряло свей привлекательности и мне не стало трудно дышать под тесным поясом. Это несколько ухудшило мой романтичный образ героини итальянских фильмов пятидесятых.

Небольшое усилие воли — и я смогла прийти в себя, восстановить дыхание, но в то же время, у меня начали неметь конечности — щиколотки, колени, запястья, локти и ключицы. Тело внезапно стало слабым и аморфным. Достаточно смуглое и вульгарное человеческое тело, из которого мне никогда не выбраться.

Контраст, который Рейна, одетая в австрийское серо-зеленое платье, составляла со мной, был вопиющим. Я не понимала, что случилось с мамой, почему она выбрала для Рейны такой смешной наряд. Возможно, так произошло потому, что Рейна вдруг решила одеваться как ребенок, словно игнорируя то естественное превращение, которое происходило с ней, так же как и со мной. В течение многих лет я завидовала ее худобе, четким линиям силуэта, ее врожденной грации нимфы. Тело Рейны не было телом, а плоть не была плотью. Я ждала заинтересованности с ее стороны, но мои формы никогда не волновали Рейну, которая стала более дерзкой, чем я, и ее дерзость выглядела более эффектно. Особенно заметными стали изменения в поведении сестры, когда она общалась с этим сборищем тварей, которых я, по привычке повинуясь эстетическому предрассудку, предпочитала называть людьми.

Моя сестра пользовалась невероятным успехом у окружающих, она кокетничала легко и непринужденно, но никогда не переходила грани дозволенного, и это ее умение вызывало во мне зависть. Я скорее бы убила себя, чем признала бы ее превосходство справедливым. Так сильна была моя зависть. Это было первое и самое сильное чувство, которое мне не удалось преодолеть. Я не могла справиться со странной печалью из-за своего фантастически криминального дородового прошлого. Если бы у меня не было ничего, кроме чувства вины в хрупкости и слабости Рейны, я бы все равно признала тот факт, что ей удалось перебороть свою немощь более успешно, чем я могла бы мечтать.