Любовь в ритме танго

— Знаешь, что снилось моему отцу, Малена? Знаешь, что ему снилось? Он был на площади в Альмансилье, стоял на земле и вырывал из земли камень, которыми мостили улицы, чтобы разбить им себе голову, а мы все стояли на балконе, глядели на него, не пытаясь помешать, все его дети и жены, все кроме Пас, были там, а он разбивал голову камнем, он разбивал себе череп и продолжал бить, пока не наступал момент, когда он уже ничего не чувствовал… Боль была такой сильной, что переставала быть похожей на боль, только приятное ощущение, успокаивающее, так говорил он, почти радостное, только головокружение, и это его беспокоило, потому что он не хотел умирать так… Он не должен был потерять сознание, потому что в центре площади находилась виселица, она была предусмотрена на случай неудачи. Когда он выбирал момент, в который готов был умереть, то поднимался с земли, делал несколько шагов, вставал на скамейку, брал веревку, обвязывал ее вокруг шеи, делал шаг вперед и убивал себя. Но прежде, до этого, главное, что он хотел сделать, — это разбить себе голову камнем, раскроить себе череп одним ударом, а потом еще и еще… Я была у двери кабинета, слышала все это и сама хотела умереть, я тебе клянусь. Малена, я хотела бы никогда не родиться, чтобы никогда не слышать этот разговор. Я покрылась гусиной кожей, внутри меня засел такой сильный страх, что я не могла выдохнуть, дышать мне стало больно, и тут я вбежала в комнату, тарелка упала на пол, он смертельно испугался. Пасита смотрела на нас бессмысленными глазами, а я хотела сказать ему, чтобы он поговорил со мной, со мной, которая тоже была его дочерью, потому что я могу понять его и ответить ему, со мной, я тоже ни с кем не буду говорить в этом доме. Я хотела сказать ему об этом, но не смогла, потому что, когда я бросилась к нему на шею, единственное, что пришло мне в голову, это слова: «Расскажи мне, папа, мне! Что я сделала плохого, что ты…»

Магда подняла голову, чтобы посмотреть на меня, и улыбнулась.

— Он, наверное, был бы рад узнать, что ты тоже плакала бы в тот вечер.

— Он знал, что я похожа на него, — сказала я, вытирая слезы оборотной стороной ладони. — Он мне сказал об этом однажды.

— Да, он чувствовал своих детей… Его не удивило, что я осталась с ним тем вечером. Мы вместе поужинали в его кабинете, потом я рассказала об этом Паулине, она перекрестилась, а я расхохоталась. Я вышла оттуда очень поздно и никого не хотела видеть. Я надеялась, что моя сестра уже в постели, но, когда вошла в свою комнату, увидела ее стоящей на коленях: руки сложены перед грудью, пальцы переплетены, как на картине.

— Что ты делаешь? — спросила я, а она смотрит на меня, в глазах страх и говорит:

— Я молюсь за тебя, Магда.

— Иди ты в задницу, Рейна, — ответила я ей тогда.

Она, разумеется, рассказала об этом маме, и та наказала бы меня, но на следующий день, в полдень, когда я проснулась, ничего не произошло — отец позаботился обо мне. Он продолжал делать это всегда: когда мы спорили, когда ругались, когда я принимала решения, с которыми он не мог согласиться, он все равно поддерживал меня, просто потому что я была его дочерью, потому что рассказывала ему каждый вечер, как у меня дела, какой фильм я посмотрела но телевизору… Это была бескорыстная дружба, но его беспокоило то, что они говорили, что я родилась проклятой.

— Кровь Родриго, — сказала я, и она кивнула. — У меня она тоже есть.

— Не говори глупости, Малена! — ответила она, словно я говорила в шутку.

— Но это так, Магда! — я взяла ее за руку и заговорила уже серьезно. — У меня она есть, и дедушка об этом знал.

— Да о чем ты говоришь? — Магда смотрела на меня широко раскрытыми от страха глазами. — Как ты можешь думать о таких глупостях, Боже мой?

— Потому что это единственное, что можно утверждать точно.