Любовь в ритме танго

Было очень холодно, но это не ощущалось. Пуэрта дель Соль была полна торопливого и радостного народу, яркие разноцветные лампочки вспыхивали и гасли, переливались разными цветами над нашими головами, и огромные мегафоны больших магазинов монотонно повторяли традиционные рождественские песни, дух праздника носился в воздухе, вызывая ностальгию. Мало-помалу, они тоже стали участниками этого странного рождественского праздника, почти все болгары, а также румыны, русские, а еще поляки, большей частью очень молодые мужчины, некоторых сопровождали испанские девушки, другие с женами и маленькими детьми. Они создавали небольшое разнообразие в центре, там Христо и я чудесным образом нашли место, где можно было присесть. Скоро все начали передавать друг другу литровые бутылки из-под кока-колы, наполовину заполненные можжевеловой водкой, при этом ни одного стакана не было. Мы пили, протирая горлышко рукой, прежде чем поднести бутылку ко рту, и передавали ее дальше по кругу после первого глотка, пока справа не приходила другая, и кто-нибудь не начинал петь на незнакомом языке, некоторые тут же начинали подпевать.

Было очень весело. Эти люди казались счастливыми, я сказала об этом Христо, а он странно посмотрел на меня: «Конечно, мы радуемся, завтра ведь Рождество». Тут я рассмеялась, а Христо поцеловал меня, и я почувствовала себя счастливой, потому что была здесь, с этими бездомными людьми, у которых нет абсолютно ничего, но они надеются в будущем иметь все, потому что они живы, сыты, а завтра Рождество, — им больше ничего не нужно, чтобы быть довольными. Я веселилась в их компании, пила с ними, стараясь не потерять контроль над собой, но не делала ничего, чтобы уклониться от них, глядела на часы украдкой и ругала наперед событие, которое меня ожидало, словно не было ничего более ненавистного, чем обязанность идти в этот вечер в дом моей сестры, ужинать, улыбаться и шутить — мучение, от которого меня освободили, впервые за много лет, эти несчастные оптимисты, окружавшие меня. Я чокалась, и, ничего не говоря, продолжала пить, веселилась, целовала в щеки тех, кто был рядом со мной, позволяла целовать себя в ответ: «Счастливого Рождества! Счастливого Рождест…»

Они увидели меня прежде, чем я разглядела их среди людей, которые обнимались и, толкаясь, словно муравьи, семенили в сторону улицы Пресьядос. Они подошли ко мне ближе и в изумлении остановились перед кружком беженцев, которые расступились, давая им пройти.

Нагруженные пакетами, счастливые и хорошо одетые, они казались похожими на идеальную семью, которую показывают по телевизору в рекламном ролике о прекрасном горном велосипеде, — его родители дарят своим счастливым детям, к которым теперь относился и мой сын.

Рейна была закутана в огненный плащ, длинный, до самых пят, ее волосы были выкрашены в красный цвет, похоже, она только что вышла из парикмахерской. Ее дочь была абсолютно не похожа на нас, когда мы были в ее возрасте. Сантьяго был одет в пальто из верблюжьей шерсти, темный костюм, словно он не мог выглядеть менее официально в такой день, как этот. Хайме тоже был красиво одет: на нем был небесно-голубой блейзер с золотыми пуговицами, который раньше я никогда не видела.

— Привет, мама!

Мой сын был единственным, кто был рад меня видеть, и если бы он не выражал свою радость с таким удовольствием, возможно, меня никогда не стала бы мучить совесть за создавшуюся ситуацию. Его приветствие отрезвило меня в одну секунду, только теперь я смогла увидеть себя со стороны: женщина среднего возраста обнимается с мужчиной, который на восемь лет моложе ее, в окружении кучи бездомных иностранцев-нелегалов… Все вроде было бы нормально, если бы этой женщиной не была я, мать этого маленького ребенка с индейскими губами, который махал мне рукой, как будто не видел ничего особенного. Тотчас я почувствовала, что улыбка Хайме значила для меня все, я хотела дотронуться до него, но Рейна, которая вела его за руку, сделала шаг назад.

— Ты идешь ужинать? — спросила меня Рейна.

— Конечно, — ответила я, но мои слова прозвучали не слишком внятно.

— Тогда тебе следовало бы сходить домой и переодеться, потому что твой вид вызывает тошноту.

Только теперь я обратила внимание на грязные пятна на моей белой блузе. Я так разозлилась, что не нашлась для достойного ответа. Когда я придумала, что сказать ей в лицо, они уже повернулись и быстро удалялись от меня, мелькая предо мной спинами.

— Хайме! — крикнула я жутким пьяным голосом. — Ты не поцелуешь меня?

Сын повернулся и посмотрел на меня, а я снова позвала его. Тут он помахал мне рукой, прося меня подождать. С этого расстояния я прекрасно видела, как он пытался вырвать руку у своей тетки, а она сильнее сжимала свою руку, так, что он споткнулся. Через мгновение Хайме снова повернулся и посмотрел на меня в последний раз, пожимая плечами, чтобы показать свое бессилие, и послал мне воздушный поцелуй.