Любовь в ритме танго

— Ты располагаешь к себе. Ты очень веселый, — сказала я, когда мы перешли к десерту, вдохновленная пиршеством, которое мне пожаловало провидение.

— Девочка, в будущем году мне исполняется пятьдесят лет. Ты хочешь, чтобы я плакал?

— Нееет! — промычала я. Мой рот был набит меренгами.

— Так-то. В любом случае ты во многом права, я действительно хочу тебе понравиться. Мне следует быть немного жестче, потому что, по правде говоря, так я хотя бы буду помнить, сколько мне лет, но… Так и быть, скажу тебе, я чувствую себя моложе моего возраста, как часто говорят в кино. У нас есть повод повеселиться.

Пока Паулина не появилась в столовой с бутылок на тележке и кислым выражением лица, я не верила в то, что мой дядя настоящий пьяница, но теперь увидела это собственными глазами.

— Посмотрим… — продолжил он, после того как налил себе еще коньяку. — Чего бы ты хотела выпить?

— Ты, правда, хочешь предложить мне выпить?

— Ты же видишь. Если ты отважишься…

Мне понадобилось три-четыре секунды, чтобы принять предложение и выбрать что-нибудь из тележки, но во время моей паузы в разговор вступила новая участница.

— Что? На дурные вещи она еще как отважится!

— Оставь девочку в покое, Паулина! — реакция Томаса была молниеносной. — Разве не видишь, что ей плохо? Не расстраивай ее еще сильнее, черт возьми.

— Ах, вот как! Ты на ее стороне, а твоя бедная сестра сгорает от стыда.

— Моя сестра не имеет к этому никакого отношения.

— Даже самого маленького? — насмешливо сказала Паулина.

— Ни большого, ни маленького, вообще никакого!

Голос дяди, когда он произносил последние слова, почти превратился в крик. Он ударил по столу кулаком совсем как дедушка. Его последняя фраза подействовала па Паулину, и она закрыла лицо руками.

— Конечно, — пробормотала она, ее глаза покраснели, — более или менее…

— Ты помнишь слова? — спросил Томас спокойным тоном, протягивая руку, чтобы обнять ее за талию примирительным жестом, стараясь найти выход из затруднительного положения, скрыв за шуткой то, что он говорил прежде, но его слова провоцировали еще сильнее: «Не судите, да не судимы будете».

Паулина села с нами, чтобы налить себе рюмочку анисовой водки, и я поняла, что это их ежедневный ритуал, потом она принесла Томасу газету, чтобы он прочитал, что будут показывать по телевизору ночью, потому что сама даже в очках не различала написанное такими маленькими буковками.

— Надо же! — воскликнул он, по-детски радуясь. — Гляди-ка, что сегодня будет! Brigadoon, это именно то, что тебе нужно, Малена. Очень хороший фильм, Паулина, тебе понравится.

— Я не хочу портить тебе ночь, Томас, — сказала я, — если тебе нужно заниматься чем-то другим…

— Как правило, я встречаюсь с друзьями, но мы всегда ходим в одно и то же место, так что потом я их догоню, после того как посмотрим кино. Я смотрел его, наверное, раз двадцать, но не упущу такой возможности и сегодня.

Томас наслаждался, как ребенок, фантастической историей о шотландской деревушке, и его энтузиазм передался мне, так что, когда мы прощались, он был немного пьян, а я совсем на ногах не держалась и совсем забыла, по какой причине оказалась в этом доме. Тем не менее, после того, как я вошла в комнату Магды, где меня устроила Паулина, я шагала осторожно, чтобы шумом не помешать дедушке. Мама не настаивала, чтобы я сопровождала ее во время ежедневных посещений дедушки, а Томас же приходил часто, не пускал меня, прикрываясь разными отговорками. «Ты не узнаешь его, — говорили мне. — Он не в себе, он потерял разум, будет лучше, если ты запомнишь его таким, каким он был прежде». «Сегодня был очень плохой день», — добавил дядя сегодня, но я открыла дверь очень тихо и вошла в комнату, потому что никогда бы не смогла пройти мимо и не посмотреть на дедушку.

В принципе меня немного беспокоило то, что я не послушалась совета дяди. Дедушка лежал на больничной кровати, изголовье которой, по случайности или по воле больного упиралось в стену прямо под портретом Родриго Жестокого.

Его тело выглядело бы безжизненным, если бы не пластиковые зеленоватые трубки, которые опутывали, казалось, даже сверлили, его лицо. Трубки доказывали, что человек, лежащий здесь, все еще жив. Боль, которую я ощутила, увидев деда в таком состоянии, окончательно отрезвила меня. Я глубоко вздохнула, представив мучения дедушки, которые были несовместимы с образом гордого всадника, каким он запомнился мне. Я спросила себя, хватило бы мне мужества, чтобы лежать так же, под трубками… Потом я успокоилась и постаралась собраться с духом.