Любовь в седьмом вагоне

Кроме этого аппарата, в старинном доме Черепановых, состоявшем из каменного этажа и этажа деревянного, сложенного из толстых, как бочки, рассохшихся бревен, работали и другие механизмы. Паровая машина, посвистывая, нагнетала воду из мерцающего черной глубиной холодного колодца; другой паровик отсасывал воду из подпола, поднимал оттуда на зарешеченной платформе хозяйственные грузы. Самодельная стиральная машина была размером с асфальтовый каток; принимая грязное в загрузочный бак, она через два часа звенела пристроенным ей на макушку железным будильником и спускала из валиков в таз горячие лепешки чистого белья. Детскую зыбку качал, сильно, средне и медленно, гидравлический рычаг, которым можно было управлять из кухни. Кроме того, смешливая Машка начинила дом множеством механических глупостей. Например, крыльцо под ногой незваного гостя могло внезапно сложить ступеньки в крутую наклонную плоскость; табуретка с секретом вдруг начинала оседать, в несколько плавных приемов втягивая ножки, пока ошарашенный гость не оказывался на полу. Хулиганистая Машка любила попугать людей, ее почему-то до смерти смешили выпученные глаза, разинутые рты и нелепо вскинутые руки, которыми человек, нарвавшийся на ее игрушку, пытался удержать равновесие. За этот заливистый смехотун Машку в поселке считали немножко юродивой. Машка не обращала внимания, делала все, как хотела. Когда позапрошлой весной сестры чинили крышу, Машка нарисовала на красном кровельном железе белые круглые блямбы, так что почтенный дом сделался похож на мухомор или, скорее, на железный грибок, какие бывают в городе на детских площадках. Геологи, часто стрекотавшие на своих тяжелых и мутных вертолетах над сонной Медянкой, видели сверху такую несерьезность и только качали оглохшими от свиста головами.

В общем, сестры Черепановы жили хорошо. Хотя могло бы, конечно, сложиться и лучше. Когда поселковая школа еще была полна учеников и учителей, старшеклассницу Феклу Черепанову, носившую мужской тулуп, мужскую кроличью шапку и заплетавшую могучие ржавые волосы в косу, обладавшую крепостью корабельного каната, все время вызывали на олимпиады – в район и в область. Олимпиады были по математике, физике, химии, астрономии. За полчаса перерешав нехитрые задачки, Фекла отправлялась гулять, поедая на холоде в минус двадцать ломкие, в белесом хрупком шоколаде, брикеты городского мороженого, глазея на колонны, трамваи, на серебрившиеся в вышине румяной паутиной башенные краны. Потом на адрес школы приходила красная с золотом грамота за первое место. В университетско-преподавательской среде за Феклой, по причине шапки и тулупа, закрепилось прозвище «Партизанка»; никто не сомневался в ее будущей научной карьере, вопрос был только в том, какой она выберет факультет. После десятого класса Феклу зачисляли без экзаменов в просто университет и университет политехнический. Но в мае, еще до выпускных, похоронили мамку, и Фекла, конечно, никуда не поехала.

Машка ходила в школу через десять дней на одиннадцатый: она откуда-то и так все знала. В школе к тому времени из учителей остались хромая старая географичка, с трудом передвигавшаяся при помощи двух как бы не настоящих, словно бы кукольных ног и чудовищной палки, да бывший военрук, с головой, вбитой в покатые плечи по самые усы; они и вели все предметы в единственном старшем классе, состоявшем из восьми балбесов и Машки. Вечерами Фекла учила Машку дома. В русском языке Машка делала чудовищные ошибки, будто отверткой ковырялась в словах; на ее разлезающийся почерк, словно сплетенный из волнистой, грубой пайкой соединенной проволоки, страшно было смотреть. Зато математику Машка считала игрой, а главное – она видела насквозь любой механизм, словно корпус его был прозрачный. Машка легко могла бы выучиться на инженера – но поселковая школа, окончательно заглохшая, уже не выдавала аттестатов. Дело было поправимо, Фекла узнавала в районе – но Машка взяла и расписалась с Игорьком, потому что так захотела, потому что ей очень понравился его плечистый, с большими клепками, замшевый пиджак.

Однажды в размеренную жизнь сестер Черепановых вмешались телевизионные корреспонденты. Они приехали на синем грязном фургоне, у которого с брюха капала болотная жижа, и принялись колотить в ворота, рискуя получить на головы Машкиного гостинца. Фекла поторопилась их впустить, и они побежали в дом, волоча жирные черные кабели, невиданные лампы на треногах, камеру с лиловым глазом, большим, как отверстие трехлитровой банки.

– Будем брать у вас интервью! – объявил их главный, толстый мужик в торчащей вперед дымной бороде, над которой нос и щечки румянились, будто три пирожка.

– Да зачем? – удивилась Фекла, вытирая руки о фартук.

– Вы, Фекла Александровна, не волнуйтесь, – посоветовал главный телевизионщик. – Где тут у вас розетки?