Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

В марте 1914 года в театре Музыкальной драмы ставят оперу Бизе «Кармен». Для того чтобы петь главную партию, из Парижа приезжает меццо-сопрано Любовь Александровна Андреева-Дельмас. Любови Александровне 30 лет. Дочь француженки, учительницы музыки, она провела детство в Чернигове. «Я не помню себя не поющей, — пишет она в автобиографии. — С детства мы 5 детей под руководством матери, которая нас обучала и музыке, знали многие песни. В гимназии я также выступала на всех гимназических концертах в качестве солистки». Потом Любовь Александровна училась в Петербургской консерватории, пела в Большом оперном театре в Киеве, выступала в Монте-Карло вместе с Шаляпиным, вышла замуж за оперного певца Павла Андреева.

«Кармен» уже в начале ХХ века одна из самых знаменитых и самых «заигранных», «запетых» опер. Основанная на новелле Мериме, рассказывающей историю разбитной цыганки, работницы табачной фабрики и драгуна-баска Хосе, ставшего из любви к ней разбойником и в конце концов зарезавшего ее из ревности, — впервые поставлена в 1875 году в парижской «Опера-Комик». Бизе писал оперу о «первобытной» любви, не облагороженной культурой, любви воровки и убийцы, и это зрелище одновременно пугающее и притягательное для утонченной европейской публики. В начале ХХ века «Кармен» получила новое прочтение как повествование о древних и вечных силах, доступ к которым потеряла цивилизация, о древнем Эросе — не шаловливом божке с крылышками луком и стрелами, а могучей стихии, вне каких-либо законов, вне морали, о неодолимо мощном влечении, и его вечном спутнике — хаосе цвейговском «Амоке»[30], фрейдистском Id.

И одновременно «Кармен» — это одна из самых клишированных, растиражированных постановок, главную мелодию которой каждый может насвистать не задумываясь: «У любви, как у пташки крылья, ее никак нельзя поймать». Пышнотелая актриса, ряженная в цыганку, с неизбежной мантильей и веером, пожилой и тучный Хосе, одышливый тореадор, чьи толстые икры плотно обтянуты чулками — таков стандартный, почти пародийный образ оперы, от которого хочет уйти каждый мало-мальски амбициозный постановщик. А основатель и художественный руководитель нового театра Иосиф Михайлович Липицкий весьма амбициозен. Ученик Станиславского, два года работавший главным режиссером в московском Большом театре и ушедший оттуда со скандалом, назвав его «склепом казенного искусства», хочет вернуть на оперную сцену живое, непосредственное чувство, сделать оперу именно музыкальной драмой, в которой певцы не становились бы в заученные заранее красивые позы, а играли бы по системе Станиславского, в каждом представлении переживая заново трагедию героев, как свою собственную.

Станиславский утверждал: «Нет подлинного искусства без переживания, и поэтому оно начинается там, где чувство входит в свои права». И чтобы пережить драму Хосе и Кармен так, как переживали ее они, а не так, как представляется это образованным и воспитанным культурой людям, актеры погружаются в реалии Испании, освободиться от романтического флера. Режиссер смело перенес действие оперы в начало XX века, сделав Хосе и Кармен современниками зрителей, что позволило старому как мир сюжету стать живой повседневной реальностью, историей живых людей, с их отнюдь не наигранной страстью[31].

«Изучали мы очень подробно Испанию, — вспоминает Любовь Александровна. — Дирекцией нам было предоставлено все, и кино, и гравюры, и подробные интересные беседы об испанской жизни, ее нравах и обычаях. Все было так ново, так интересно, так захватывало, что, входя в эту работу, я постепенно стала находить свое творческое „я“, которое потеряла уже некоторое время. Сбылась моя мечта — я нашла такой театр, которому могла отдать все мое существо, забыв все на свете. И вот начинаю работать страстно, увлекательно. Режиссер, иногда здорово встряхивая, помогал глубже войти в образ настоящей жгучей испанки — свободолюбивой цыганки Кармен. Чувствую, что иногда и получается. Доводим до последней репетиции, и начинаются выступления. Афиша — надо ее оправдать. Тревожно — как совладать с порывами сердца».

Спектакли проходят с успехом. Рецензенты отмечали, что спектакль не похож на все предшествующие постановки, что опера предстала «яркой, живой, одухотворенной, засверкали ее пленительные краски, в ней загорелась настоящая жизнь», что «на сцене была подлинная Испания — не фантастическая Испания оперной сцены, где все мужчины ходят в костюмах тореадоров…». Эта постановка оказалась именно тем, что искал Блок в театре после Мейерхольда и Комиссаржевской, после «Балаганчика».

Символист внезапно затосковал по реализму и пишет: «Опять мне больно все, что касается Мейерхольдии, мне неудержимо нравится „здоровый реализм“, Станиславский и Музыкальная драма. Все, что получаю от театра, я получаю оттуда, а в Мейерхольдии — тужусь и вяну».