Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

В мае того же года Лиля уезжает лечиться в туберкулезный санаторий в Халила, оттуда она пишет Волошину уже процитированное мной в предисловии письмо о царстве смерти. Потом возвращается в Петербург, снова бывает «на Башне» и именно тогда предлагает ему перевести письма Марии д’Агоста. Потом возвращается в Петербург, устраивается в женскую гимназию учительницей истории, продолжает посещать «Башню». В ноябре 1908 года Волошин знакомит ее со своей матерью Еленой Оттобальдовной (воспоминания Цветаевой о ней: «Мама: седые отброшенные назад волосы, орлиный профиль с голубым глазом, белый, серебром шитый, длинный кафтан, синие, по щиколотку, шаровары, казанские сапоги. Переложив из правой в левую дымящуюся папиросу: „Здравствуйте!“… Внешность явно германского – говорю германского, а не немецкого – происхождения: Зигфрида, если бы прожил до старости…»). Видимо, у Макса уже возник в голове план отвезти больную туберкулезом Лилю в Крым, и он готовит почву к поездке. Руководят ли им чисто альтруистические побуждения? Так ли это важно?

Из породы лебедей

Весной следующего, 1909 года Лиля возобновляет знакомство с Николаем Гумилевым (он только что вернулся из Африки). Они познакомились двумя годами раньше, когда Лиля училась в Париже.

Елизавета Ивановна вспоминала: «Мы много говорили с Н. С. – об Африке, почти с полуслова понимая друг друга, обо львах и крокодилах. Я помню, я тогда сказала очень серьезно, потому что я ведь никогда не улыбалась: „Не надо убивать крокодилов“. Н. С. отвел в сторону М. А. и спросил: „Она всегда так говорит?“ – „Да, всегда“, – ответил М. А. Я пишу об этом подробно, потому {что} эта маленькая глупая фраза повернула ко мне целиком Н. С. Он поехал меня провожать, и тут же сразу мы оба с беспощадной ясностью поняли, что это „встреча“, и не нам ей противиться. Это была молодая, звонкая страсть. „Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей, я нашел себе подругу из породы лебедей“, – писал Н. С. на альбоме, подаренном мне». «М. А.» в этой записи – Максимилиан Александрович Волошин.

Гораздо позже, в 1921 году, уже после смерти Гумилева, Елизавета Ивановна будет вспоминать:

Строгих метров мы чтили законы
И смеялись над вольным стихом,
Мы прилежно писали канцоны
И сонеты писали вдвоем.

Я ведь помню, как в первом сонете

Ты нашел разрешающий ключ…
Расходились мы лишь на рассвете,
Солнце вяло вставало меж туч.

Но, разумеется, они говорили не только о стихах. Елизавета Ивановна вспоминает: «Много раз просил меня Н. С. выйти за него замуж, никогда не соглашалась я на это; в это время я была невестой другого, была связана жалостью к большой, непонятной мне любви. В „будни своей жизни“ не хотела я вводить Н. С.». Другой – это, вероятно, Всеволод Васильев, за которого Лиля в конце концов выйдет замуж. Но между двумя влюбленными стоял не только он. Была еще Анна Горенко, знакомая Гумилеву с сочельника 1903 года, еще по гимназическим годам в Царском Селе[42]. Позже, в 1912 году, уже будучи его женой, Анна Андреевна упрекнет мужа:

В ремешках пенал и книги были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашу встречу, мальчик мой веселый.
Только ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебеденок.
А на жизнь мою лучом нетленным
Грусть легла, и голос мой незвонок.

А пока Лиля пытается убедить Гумилева, что их союз невозможен: «Те минуты, которые я была с ним, я ни о чем не помнила, а потом плакала у себя дома, металась, не знала. Всей моей жизни не покрывал Н. С. – и еще: в нем была железная воля, желание даже в ласке подчинить, а во мне было упрямство – желание мучить. Воистину, он больше любил меня, чем я его. Он знал, что я не его – невеста, видел даже моего жениха. Ревновал. Ломал мне пальцы, а потом плакал и целовал край платья».

В конце мая 1909 года они едут в Коктебель в большой веселой компании. Едут вместе, как пара. Именно тогда и там Лиля пишет «Золотую ветвь» и «Лишь раз в году, как папоротник, я…». Потом Гумилев по просьбе Лили уезжает, Лиля остается с Волошиным.