Любовь вкуса боли (СИ)

              Мы молча плыли в океане эфира: я и Офелия, мое астральное тело и ее давным-давно упокоенный дух, две дымчатые тени, молчаливые, задумчивые.

       - Теперь ты знаешь все, - прервала молчание прародительница. - Все, что тогда случилось. Как видишь, ты зря нападаешь на малыша Эристела.

Я поперхнулась:

       - Малыша?

       - По моим меркам - да.

       - Ага.

       - Спроси у него прямо, чтоб не случилось непоправимого.

Я молчала, но потом спросила:

       - Офелия...

       - Что?

       - Ты хотела бы все вернуть и надрать задницу этой Ламии прямо там на месте? Ну, и Драгону... что-нибудь. И вообще, как ты не увидела подлость в ее душе? - возмутилась я.

 Офелия вздохнула:

        - Так ее тогда и не было. Все свершилось очень быстро, едва они встретились. Ламия запалилась страстью, но более ми с ней не общались, вот я и не увидела отраву в ее сердце, затопленное похотью. А вино из кубка напрочь усыпило мою восприимчивость. А, Драгон... - Офелия замолчала. Я всем сердцем чувствовала, как плачет ее душа - ей было больно. - Он ведь меня и здесь нашел, но мое сердце кипело от слепой ярости. Тогда я его и...прокляла.

       - Что? - новости не укладывались в моей голове.

               Внезапно расстояние стало увеличиваться. Я попыталась ухватиться за рассеивающуюся дымчатую тень, но лишь сильнее погружалась в море эфира. Мысленно чертыхнулась и отдалась на милость этого самого эфира: принес суда - отсюда должен и вынести.

               «Вынос» происходил стремительно и жестко. Голова, как жбан, гудела, сознание дезориентированное, сердце вот-вот выпрыгнет.

        - Зи-и-и-ра! Зи-и-и-ра! - тормошила меня несносная женская особь, протяжно подвывая. Я очень недобро уставилась на Милисент. - Ну, встава-а-ай! - еще по инерции тормошила она меня. - Блинчики остынут! Господин Нямек подогнал!

 Зеленушка в очередной раз удивила меня: «Точно - тихий омут. Пора нашу «мышку» переименовывать!»

       - Тебе никто не говорил, что для восстановления сил и самочувствия хороший сон необходим? - в дверях появилась Эрилия. - Доброе утро, принцесса! - обратилась она ко мне, заметив, что я уже не сплю. - Тебе действительно стоит подкрепиться. Наш господин секретарь расстарался: мед, сметанка. - Она подошла и села на мою кровать, подогнув под себя одну ногу. - Ну, привет, подруга! Как ты?

      - А я и говорю: ни единым сном жив человек, - огрызнулась Сенти, одним движением подвинув стул к моей кровати. В другой она держала тарелку с блинчиками с творогом, нарезанные кусочками и залитые с одного бока густой сметаной, с другой - медом. - Рот открой! - скомандовала вредина и засунула мне в рот первый кусочек блинчика до того, как я смогла опротестовать ее действия. - За меня! За Мамбусю! -  Милисент заталкивала в меня уже второй кусок.

                Я жевала, хмуро поглядывая на подруг... Блинчики я любила, особенно с творожком и сметанкой. А отповедь подождет.

      - За господина Нямека, который побеспокоился о столь полезном завтраке, - продолжала Сенти. - За господина ректора... - Я едва не подавилась предыдущим куском. - Ну, не хочешь, как хочешь, - нашла выход зеленоволосая вредина, - сама съем, - и отправила добрых полблинчика себе рот. Дожевали ми с ней одновременно. На тарелочке оставался всего один кусочек. Сенти с философской мармызой разглядывала его какое-то время, но потом заявила:

      - А этот кусочек поминальный, за Оксиурануса девятишкурного, тебе придется съесть, как первопричине экзекуции совершенной.

              Я закашлялась, не зная от чего больше, от первой части развернутого изречения, или же больше от второй. По ходу смаргивания выступивших слез от безудержного кашля, дала волю чувствам:

      - Да что ты мелешь, балаболка?

 Эрилия едва сдерживалась от распирающего ее веселья за мой, кстати, счет. Но Сенти и здесь отличилась:

       - Эх, хорошие были шкуры царские! Ну, в будущем, - уточнила она, вымакивая осиротевший кусочек блинчика то в сметане, то в меде, и, улучив момент, сунула его в рот Мамбе. - Тебе тоже причитается, второпричинная наша. - Затем с визгом рванула из комнаты.

      - УБЬЮ! - понеслось вслед убегающей Сенти. - Вот, как есть, убью. Когда-нибудь. Потом. Может быть, - ударилась в философствование Эрилия, прикрыв глаза и прислушиваясь к вкусовым ощущениям. Она прошлась пальцем по тарелке, собирая на него остатки сметаны и меда, и, сунув его в рот, блаженно замурчала:

      - Класс!

В дверном проеме осторожно нарисовалась «мышута».

        - ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? - вышла я из шока.

        - Ой, да ты ж ничего не знаешь! - Сенти, бабочкой подлетев к моей кровати, заняла свой стул. - Здесь вчера такое было! А ты, как на зло, уснула.

       - Что? - оборвала я неинформативный поток слов.

       - В общем, слушай! - девушка покосилась на слишком спокойную Черную Мамбу. - Когда Мамбочка, - девушка вновь метнула опасливый взгляд на подругу, - принесла тебе букеты, ну, ты ж помнишь? - я согласно кивнула. - Ты уснула, и мы решили сами расставить их по вазочкам. Между ними опять была веточка орхидеи. Две. Без опознавательных знаков. Как всегда. Все было замечательно, пока перед сном Эри не заметила...

       - Пока я не заметила легкого движения одного из цветочков на ветке орхидеи, - закончила фразу Черная Мамба.