Любовь во тьме

Я не успеваю ответить, когда возвращается наш официант, на этот раз в сопровождении двух официантов, несущих тарелки с дымящейся едой.

- Я заказал несколько тарелок, чтобы разделить их, пока тебя не было, - говорит он, когда блюда ставятся перед нами.

Теплый чесночный хлеб, ребрышки, жареные артишоки, картофельное пюре. Все, что мама и мой мозг запрещают мне есть.

После того, что произошло вчера на тренировке, я не могу позволить себе снова перечить тренеру Краву. Я вернусь к тренировкам с ним в понедельник, и я уверена, что он захочет взвесить меня еще раз.

Страх и тревога так сильно сжимают мои легкие, что мне кажется, я не могу дышать.

Я понятия не имею, как мне выпутаться из этого.

Мои глаза украдкой бегают по ресторану, пытаясь что-нибудь найти. Мой взгляд останавливается на баре.

Отвлечение внимания. Отвлечь его - это хорошо.

Я кладу руку ему на бедро. Его разгоряченный взгляд немедленно переключается на меня с того места, где он наливал себе воды.

- Что, если мы поиграем в ролевую игру? - Говорю я. У меня перехватывает дыхание, потому что так оно и есть. От стресса у меня становятся липкими руки и учащенно бьется сердце. Еда пахнет потрясающе, и я голодна, но я не могу. Я просто не могу. - Мы могли бы воссоздать то, как мы встретились, - говорю я с намеком. Я провожу рукой дальше вверх по его бедру, чтобы обхватить его член.

Гортанный стон срывается с его губ. Он наклоняется ближе, пока наши лица не разделяют всего несколько дюймов.

-Я так не думаю. - Его взгляд неторопливо опускается к моему рту, лишая мои легкие остатков кислорода. - Я не играю ни в какие игры, которые требуют, чтобы ты сидела одна и подальше от меня в этом платье.

Тристан нежно проводит большим пальцем по кончику моего носа, прежде чем завладеть моими губами одним жестким, животным поцелуем. Когда он отстраняется, он хрипло дышит и смотрит на меня темными, опасными глазами.

- Ешь свой ужин, тебе понадобятся силы.

Он хватает ложки и язычки и начинает накладывать что-нибудь на мою тарелку. Я пытаюсь отказаться от пары блюд, но он объясняет мне питательную ценность каждого из них или говорит: “это просто чертовски вкусно”, прежде чем все равно дать мне порцию.

- Для чего?

- Наверху.

Вскоре моя тарелка наполняется едой и снова ставится передо мной. Выглядит и пахнет она восхитительно. Мой желудок урчит от голода, даже когда сквозь него доносится пронзительный голос.

Не ешьте это. Это вредно для вас. Это отвратительно, как и вы, если вы это съедите.

Размажьте его по тарелке.

Подумай о понедельнике. Подумай, стоит ли оно того.

Это не так.

Только тот, у кого нет самоконтроля, позволил бы себе съесть это.

Голос так громко ревет в моей голове, что мне трудно сосредоточиться. Я теряю сознание.

-Ты снял для нас комнату?

В его глазах мелькает озорство, когда он снова смотрит на меня.

- Ту же, что и в прошлый раз, - говорит он, беря кусочек чесночного хлеба и поднося его к моим губам. - Вот, попробуй это.

У меня нет выбора, кроме как открыть рот и поесть. В горле пересохло, и глотать трудно.

- Ужасно самонадеянно с твоей стороны, - говорю я.

- Думаю, если я пообещаю, что заставлю тебя кончить по крайней мере столько же раз, сколько в прошлый раз, ты согласишься, - отвечает он, и ухмылка изгибает уголки его губ.

Он пробует стейк и тихо стонет, от этого звука у меня внизу живота возникает острая боль вожделения. То, как он относится к еде, его любовь, страсть и принятие этого, вызывает у меня зависть. Это то, чего я хочу.

Отчаянно.

Иметь возможность откусить кусочек хлеба, не нанеся себе тридцати ударов плетью, или съесть немного жареного артишока, не убеждая себя, что я чувствую, как нарастает целлюлит.

Съесть немного картофельного пюре, не бегая сразу в ванную.

Для него еда - это то, что нужно смаковать и получать удовольствие. Для меня это пытка.

- Это один из лучших стейков, которые я пробовал за долгое время, - говорит он, кладя пару кусочков мне на тарелку.

Я смотрю на него, застыв. Не в силах поднять вилку, но загипнотизированная тем, как чимичурри растекается по моей тарелке. Загипнотизирован ароматами, которые доносятся до моих ноздрей.

Тристан говорит, и я отвечаю, но понятия не имею, о чем мы говорим. Я на автопилоте. Мой нож режет мясо, моя вилка подносит его ко рту, и я ем. Я не ощущаю ничего, кроме эмоционального облегчения от того, что сдаюсь, и физического удовлетворения от того, что я сыта.

Я ем, и я ем, и я ем, мой контроль ускользает у меня из пальцев, как оборванная веревка. Я не знаю, что я ем и нравится ли мне это, это не имеет значения – временно это заполняет зияющую рану внутри меня и заставляет меня чувствовать себя цельной.

Но затем приходит осознание.

Сокрушительный стыд.