Любовь вождей

Берия должен был ехать на доклад к Сталину вместе с академиком Курчатовым. Вождь интересовался, как обстоит дело с атомной бомбой. Он позвонил, чтобы получить подтверждение вызова. «Академик уже здесь, — сказал Сталин тем тягучим голосом, который появлялся у него, когда он делал гадость. — Ты нам не нужен. Мы немножко сами разбираемся». И положил трубку. Не нужен… Вот те раз! А кто курирует бомбу и всю атомистику? Сами разбираемся!.. Большой специалист — «Занимательную физику» с трудом одолел. Чего он хочет? Оттереть его, присвоить себе весь успех. Обычная манера. Он отнял Гражданскую войну у Троцкого, Отечественную у Жукова, отберет у него бомбу. А может, Курчатов интригует? Зря он предпочел этого бородача Алиханову. Тот бескорыстный, отвлеченный, рассеянный, настоящий ученый, а этот пробивала, ловкач, карьерист… У него, кажется, больное сердце?.. Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы. С Курчатовым он разберется. Потруднее со Сталиным. Что-то ты задумал, генацвале, будем на страже. Вот уж не ко времени затеял он баловство с цыганскими девчонками. Сталин этого терпеть не может. Наверное, из-за дочери. Подумаешь, чистоплюй. И у других есть дочери, да получше, покрасивей рыжей, конопатой недотепы. Ладно, это все дешевая лирика. Нет человека — нет проблемы. Кому нужны испорченные девчонки?..

Иван Сергеевич довольно долго просидел в каптерке, переживая внутри себя распоряжение Хозяина, потом начал жить дальше. Он сходил за выстиранной и выглаженной одеждой девочек, вынул из коробок кукол, синеглазых, розовощеких, с льняными волосами, послушал скрипучее: «Мама!» — и пошел в спальню.

У двери он остановился, услышав тонкие, жалобные звуки. Прислушался. Девочки пели маленькими, сиповатыми голосами. Пели по-цыгански. Некоторые слова повторялись, он их отчетливо различал, не понимая смысла:

Бидома… бидома… ай, бидома-а-а!..
Чавента… чавента… ромалэ… ой-ой-ой!..

Странно, что дети могут петь с такой надрывной печалью. Они, конечно, ее не чувствуют, просто подражают взрослым.

Бидома… бидома…
Чавалэ… ой-ой-ой!..

бились два голоса.

Иван Сергеевич толчком ноги отворил дверь и вошел, держа кукол в вытянутых руках.

Девочки перестали петь, черные глаза расширились испугом. Но, увидев кукол, засмеялись, заверещали, засуетились каждой косичкой, спрыгнули с кровати и выхватили подарки из рук Ивана Сергеевича.

— Сейчас пойдете в душ, — сказал он. — Потом оденетесь, и я отвезу вас домой.

Девочки не слушали, занятые куклами. Аза делала вид, будто кормит свою грудью, прижимая ее ртом к титечке под халатом. А Зара наслаждалась крякучим: «Мама!» — отзываясь: «Чего скулишь? Здесь мама, здесь».

— Пошли! — сказал Иван Сергеевич.

Они повиновались машинально, глухие и слепые ко всему, кроме своих нарядных «дочек». У Ивана Сергеевича мелькнула дурная мысль, что кукол следовало бы отобрать, зачем даром пропадать чудесным игрушкам, из-за которых он обрыскал всю Москву. Да ведь едва ли они скоро понадобятся, а может, и вообще не понадобятся, да и девчонки почуют неладное.

Они двинулись длинным коридором. Девочки баюкали «дочек», Иван Сергеевич бережно нес свертки с ненужной одеждой. Ну и длинный же коридор, конца не видать.

Вот и хозяйство Николаши, а вот и сам Николаша со своей детской улыбкой на толстом добродушном лице.

— Чего вы так поздно? — сказал Николаша. — Я еще не завтракал.

— Вместе позавтракаем, — деревянными губами проговорил Иван Сергеевич.

Почему девочки вдруг всполошились? Не было ничего зловещего, ничего подозрительного. Вошли же они вчера без всякого колебания в ванную комнату. Что им здесь не показалось?.. Да ведь они были дикарками, зверюшками, с безошибочным инстинктом зверя. И чем-то им пахнуло из-за толстых стен, какой-то тайный шепот толкнулся в сердце. Уперлись, ни в какую. А потом пытались бежать, не выпуская из рук кукол. Пришлось Николаше взять их в охапку и силком втолкнуть в газовую камеру.

После, за завтраком, Николаша уверял, что жертва не испытывает мучений, циклон действует практически мгновенно. Возможно, так оно и есть, хотя кто это проверял?..

А Хозяин нисколько не сердился на Ивана Сергеевича. Он позвонил среди дня и велел доставить вечером жену профессора Коробчинского, известного ларинголога. Она и сама была ученой дамой, преподавала историю музыки в консерватории. В шесть часов вечера серая «Победа» медленно вползла с улицы Герцена во двор консерватории и остановилась неподалеку от служебного входа.

Последняя любовь