Любовь - всегдашняя моя вера

Казалось бы, тесная дружба с Гумилевым после его приезда в Петербург из Парижа, единство литературной позиции в период первого и наиболее серьезного кризиса символизма, когда в 1910 году Кузмин вместе со всей "молодой редакцией" журнала "Аполлон" явственно заявляет о своей приверженности курсу Брюсова, а не декламациям Блока и Вяч. Иванова (как представляется, эта позиция отразилась в тексте рассказа "Высокое искусство", посвященного Гумилеву), статья "О прекрасной ясности", участие в заседаниях "Цеха поэтов", предисловие к первой книге стихов Анны Ахматовой, - все это указывает, что определенная близость существовала. И однако никто из акмеистов никогда не говорил и не писал, что Кузмин принадлежит к их узкому, корпоративно замкнутому кругу.

Чаще всего в качестве доказательных объяснений фигурируют личные мотивы. Вот что рассказывала, например, Ахматова: "У нас - у Коли , например, - все было всерьез, а в руках Кузмина все превращалось в игрушки... С Колей он дружил только вначале, а потом они быстро разошлись. Кузмин был человек очень дурной, недоброжелательный, злопамятный. Коля написал рецензию на "Осенние озера", в которой назвал стихи Кузмина "будуарной поэзией". И показал, прежде чем напечатать, Кузмину. Тот попросил слово "будуарная" заменить словом "салонная" и никогда во всю жизнь не прощал Коле этой рецензии..." {53}

Нет сомнений, что одна из рецензий (Гумилев писал об "Осенних озерах" трижды {54}) задела Кузмина настолько, что он - редкий случай в истории русской литературы! - счел нужным дезавуировать свою собственную рецензию на гумилевское "Чужое небо": высоко отозвавшись о сборнике на страницах "Аполлона", он через несколько месяцев в "Приложениях к "Ниве"" оценивал ту же книгу почти уничтожающе. Но вряд ли стоит сомневаться, что инцидент с гумилевской рецензией был лишь толчком, поводом к решительному разрыву с Гумилевым и возглавляемой им школой.

Для Кузмина было очевидным фактом (другое дело, насколько это соответствовало действительности), что акмеизм как литературное направление является в первую очередь отражением личности его основателя, то есть Гумилева. Следовательно, именно гумилевская эстетика должна была проецироваться на все представления акмеизма об эстетической природе литературы. А тут расхождение между двумя поэтами оказывается принципиальным. Кузмин не раз язвительно издевался над словами Кольриджа, охотно повторявшимися Гумилевым: "Поэзия есть лучшие слова в лучшем порядке", - а ведь именно из этого принципа исходил Гумилев в своих критических работах и в практике заседаний "Цеха поэтов". Тяготение Гумилева, следом за ним и всего "Цеха", а отчасти и акмеизма, к нормативной поэтике не могло не вызывать решительного противодействия у Кузмина, Именно поэтому внешнего повода было достаточно для резкого расхождения между двумя поэтами. За частными недоразумениями и неприязненностью легко просматривается принципиальное различие во взглядах на поэтическое творчество.

К первой половине десятых годов относится и закрепление за Кузминым репутации человека, лишенного каких бы то ни было моральных устоев. Наиболее отчетливо такое отношение выразилось в поздних заметках Ахматовой и в облике того из персонажей "Поэмы без героя", за которым более всего угадывается Кузмин {55}. В одной из не опубликованных при жизни заметок к "Поэме без героя" Ахматова писала: "Мне не очень хочется говорить об этом, но для тех, кто знает всю историю 1913 года, - это не тайна. Скажу только, что он, вероятно, родился в рубашке, он один из тех, кому все можно. Я сейчас не буду перечислять, что было можно ему, но если бы я это сделала, у современного читателя волосы бы стали дыбом" {56}. С большой степенью уверенности можно утверждать, что в первую очередь Ахматова здесь имела в виду ситуацию, вкратце описанную одним из мемуаристов-современников: "Читал он однажды мне свой дневник. Странный. В нем как-то совсем не было людей. А если и сказано, то как-то походя, равнодушно. О любимом некогда человеке:

- Сегодня хоронили N.

Буквально три слова. И как ни в чем не бывало - о том, что Т. К. написала роман и он уж не так плох, как это можно было бы ожидать" {57}. Всем читавшим Кузмина были известны его отношения с молодым поэтом-гусаром Всеволодом Князевым, и очень многих шокировало, что после того, как Князев покончил с собой в результате несчастной влюбленности в О. А. Глебову-Судейкину (внешне казалось, что второй раз она вмешалась в судьбу Кузмина, разлучив его с любимым человеком: сначала с Судейкиным, а затем и с Князевым), Кузмин выказывал полное равнодушие и даже не присутствовал на похоронах.