Любовь всепобеждающая. Проповеди, произнесенные в России

Вырос юноша в отчем доме, накопились в нем молодые силы, и показалось ему, что узко, тесно ему в том доме, где он вырос, в той обстановке, в которой ему надлежит прожить всю свою жизнь, если он останется при своем отце, в деревне, в трудах полевых, в узком кругу любящих его, но не восхищающихся им людей. И вот он идет к отцу: дай мне, отче, то, что мне причитается после твоей смерти... Это сказано так коротко и так жестоко. Если развить эти слова и попробовать уловить, о чем речь идет, этот юноша ведь говорит отцу: старик, ты зажился. Я хочу жить, не могу я ждать, пока ты умрешь, и я от тебя буду свободен, когда мне достанется плод трудов всей твоей жизни и я смогу все взять и уйти, забыв отчий дом, уйти жить по своей воле, уйти и жить, как живут люди в городах... И на это отец отзывается такой бесконечной милостью, он сына не корит, он его даже не молит опомниться; он склоняет главу под этим ударом, он соглашается на то, что для любимого сына он теперь мертв, что сын его присудил к смерти заживо, что он не существует более в душе, в любви, в сердце дорогого ему мальчика. И дает он ему плод жизни своей, все, что ему надлежит принять, когда умрет отец.

И сын уходит; сбрасывает с плеч свою деревенскую одежду, одевается так, как, ему кажется, люди богатые, городские одеваются, и идет в мир. И там он окружен друзьями, пока у него есть деньги, пока от него другие могут взять что-нибудь. Но когда ничего у него не остается, тогда находит на него возмездие, тогда случается с ним точь-в-точь то, что он совершил над отцом. Друзья, ложные, корыстные друзья от него отпадают: ты нам не нужен больше, нам нечем поживиться от тебя; твои средства, твое богатство истощилось, мы только этого и искали от тебя... — и он остается один. Один со своей душой, один со своим голодом и обездоленностью. И он ищет работы (он, свободный хозяин своего дома, останься он только при своем отце), и одна только ему дается работа: пасти свиней, то есть, в понятии древнего еврейского народа, животных оскверняющих, животных, которых ни один благочестивый еврей не стал бы пасти, для этого нанимали чужестранцев-рабов. Но и это не утоляет его голода.

И от голода, от тоски, от оставленности, от позора, от стыда он приходит в себя. Он жил, будто в нем самом ничего нет, будто все — внешне, вокруг него: богатство, красота, друзья... И нечего не осталось, кроме его собственной обездоленной жизни, погибшей жизни. И тогда он вспоминает, что где-то у него есть отец, от которого он когда-то отвернулся, сказав: "Отца мне не нужно теперь, мне нужна свобода!." А теперь эта свобода обернулась рабством, обездоленностью, ужасом. И он вспомнил, что значит слово "отец", и он вновь это слово произнес с благоговением и со слезами стыда и начинающегося в нем раскаяния. И от тяжелых дум и сердечной боли, от голода и от одиночества нашлись в нем силы преодолеть стыд и вернуться к отцу покаянно. Он пустился в путь, и он готовил свою исповедь: Отче, отец, я согрешил против неба и против тебя, я недостоин называться твоим сыном, но дай мне быть хоть наемником в твоем доме; в том доме, где я рос, как сын, дай мне место слуги, угол, кусок хлеба, обеспеченность, какую-то долю если не родного, то товарищеского тепла со стороны тех, которые на тебя работают...

И он идет. А отец никогда не переставал быть ему отцом. Сколько раз, вероятно, он выходил на дорогу в надежде, что вернется его мальчик, что не мог он уйти навсегда... И тут тоже он стоял, верно, у порога, или кто-то ему сказал: смотри, идет ожидаемый тобой; исполняется твоя мечта, исполняется молитва твоя, — идет!.. И отец побежал к сыну навстречу, пал на его грудь, обнял его; а мальчик, сын начал свою исповедь: Отче (да, он посмел его назвать отцом, хотя вот-вот скажет: "прими меня, как раба, наемника"), я согрешил против неба и перед тобой, я больше не достоин называться твоим сыном... Но тут (может быть, вы не замечали, но это так в душу бьет) отец ему не дает закончить, не дает ему сказать "прими меня, как наемника"; он его перебивает и говорит слугам: принесите первую его одежду, принесите перстень на его руку, принесите сандалии на его израненные ноги. Возвеселимся, возрадуемся: он вернулся!.. Все вокруг отца оставались, но без его сына мир был пуст, сколько бы ни было вокруг друзей и любящих и почитающих его людей...