Любовь всесильна

– Чудесное место. Я люблю уединенность. Его острый взгляд скользнул по ее миниатюрной, фигуре, изящному запястью с браслетом, пальцам с перламутровым маникюром, держащим стакан.

– Через несколько дней вам все это надоест, – усмехнулся он. – Многие мои друзья скучают в одиночестве. Им больше нравится дом в Венеции, чем скучная монотонность загородной жизни. Могли бы вы жить постоянно вдали от сверкающих огней Лондона?

Мартина опустила стакан.

– Почему бы и нет? Но для чего вы спрашиваете об этом?

Он улыбнулся с легкой иронией.

– Потому что многие люди не могут привыкнуть к незнакомым местам. – Он посмотрел на потолок. – Я люблю это место. Будучи ребенком, я мечтал стать фермером. Но мой отчим, граф ди Равенелли, подбросил мне такую блестящую игрушку, как финансы. Это было вроде вызова. Я принял его. И научился работать. Я многого достиг. Но до сих пор оттягиваю с женитьбой. Это поместье принадлежит семейству Равенелли, поколениями владевшему им. И мне не хотелось бы отдавать его в чьи-то чужие руки.

Так или иначе, он собирался жениться. Кто лучше Майи, с ее уже готовым состоянием, подходит для этого? Он мог пойти по стопам отчима и жениться на вдове с ребенком. Это значило бы счастливый конец для Марко, и она была бы рада за него. Мартина слушала, глядя на свой стакан.

А он продолжал:

– Жаль, что вы не катаетесь на лошадях. Было бы хорошо обскакать ферму верхом. Завтра рано утром я немного покатаюсь один, а потом возьму Марко с Люнеди. Но если хотите, мы можем проехать с вами по ферме на машине. – Он рассказывал о ферме, а она с интересом слушала, желая подробнее узнать о здешней жизни.

Пока они сидели за столом и вели непринужденный разговор, Мартина спрашивала о земле, о работах на ней, о существующих здесь проблемах. Доминик с готовностью и со своим неизменным чувством юмора давал пояснения. Один или два раза он удивленно приподнял брови. Ей нравилось это движение, и она старалась отогнать мечты, в которых были он и она, мечты, угрожавшие ее спокойствию.

Стол был накрыт белой дамасской скатертью, в центре – ваза с фиалками, фарфор, серебро и стаканы, которые передавались из поколения в поколение Равенелли. Серебряный кувшин с сидром, пирог с дичью, пармская ветчина, приготовленная в вине, овощи на подогретых серебряных блюдах, домашний хлеб, персики, сливки, крестьянское масло, сыр – все это было поставлено на буфет, чтобы они могли обойтись без посторонней помощи.

Во время ужина электричество немного село, и лампочки горели не так ярко. Каждый раз, когда глаза их встречались, Мартина чувствовала все возрастающий интерес Доминика. Ее заразительный смех, блестящие глаза, теплота – все это скрывалось за ее застенчивостью, овладевавшей ею всякий раз в его присутствии.

Доминик помогал ей брать то или иное блюдо, и ужин почти кончился, когда вдруг наступило молчание. Каждый раз, принимая тарелку из его рук, она чувствовала тесную связь с ним, и это вызывало у нее чувство сладости и одновременно – горечи.

– Вам не очень-то хотелось обедать со мной в прошлый раз. А как сегодня? – спросил он.

Говорил он с видимым безразличием, продолжая критически рассматривать ее.

Ей было спокойнее смотреть на его загорелые руки, сильные запястья, гибкие пальцы, в которых сейчас он держал сигару. Неохотно подняла она глаза и встретилась с его пристальным взглядом. Но ей удалось даже озорно улыбнуться.

– Всегда обожала крестьянскую еду. Так все натурально. Мне нравится, – поколебавшись, ответила она. В его глазах появился огонек.

– Расскажите, что вы еще обожаете, – негромко произнес он, откидываясь на стуле и прищуриваясь.

Мартине очень хотелось бы сказать, что она обожает его. Но, собрав всю свою гордость и не желая ставить себя в неловкое положение, давая ему возможность посмеяться над ней, она приняла холодный вид. Нет, эти проницательные темные глаза никогда не застигнут ее врасплох.

– Зачем мне рассказывать о том, что я люблю? – ответила она. – Вам это будет неинтересно.

– А вы попробуйте, – растягивая слова, произнес он.

Ей не хотелось, чтобы из нее вытягивали сокровенное. На счастье, в комнату вошла синьора Станжери спросить, не нужно ли им чего-нибудь. Посидев еще немного, докуривая сигару, Доминик предложил ей прогуляться. Довольная, что они покидают атмосферу, полную каких-то неясностей, Мартина согласилась и пошла наверх, чтобы взять пальто и взглянуть на Марко.

Простыни были разбросаны, щеки разрумянились, голова закинута назад, одна рука обнимала медвежонка. Наклонясь к нему, Мартина осторожно поправила постель и постояла некоторое время рядом, пока он не успокоился. Конечно, он был бы счастлив, если бы Доминик стал его отчимом, а вскоре у них бы появились и другие дети. Терпеливо стояла она рядом, прогоняя мысли, которые были для нее словно острый нож. Когда у него установилось ровное дыхание, она вышла из комнаты.