Любовью спасены будете...

«Уважаемая Мария Ивановна!

Спасибо Вам за Дину. Если Вы читаете это письмо, значит, меня нет. Нетрудно было догадаться, что операцию мне перенести сложно. Вы скажете: шестьдесят пять лет не возраст, но я не знаю, почему не умерла тогда, в ноябре, когда хоронили мальчиков.

Я не все рассказала Вам во время нашей встречи. Моя сестра жива, и я понимаю, что ей по закону принадлежит все, что сейчас находится в этой квартире. Не хочу сказать, что мне безразлично это. Поэтому я прошу Вас забрать из серванта коробочку, все, что там находится, передайте Виленочке, это ей от меня. Надеялась подарить на свадьбу, да не сложилось. На всякий случай я оставила завещание у нотариуса в конторе на нашей улице.

Но я знаю: сестре неизвестно, что осталось у меня от Миши, поэтому можете не тревожиться…»

Маше отчего-то стало противно. Не нужно ей ничего, и меньше всего хотелось рядиться потом с кем-нибудь за право обладания семейными ценностями. А уж Виленку втягивать в это и подавно.

«…А еще остались некоторые книги от Миши и Вити, я знаю, что среди них есть довольно редкие, я упаковала все. Сумка с книгами стоит в Витиной комнате. Я надеюсь, Виленочке они еще понадобятся».

«Ну как же она не поняла, что я не потащу отсюда никаких сумок? Никогда. Не сегодня завтра сюда придет участковый с директором ДЭЗа и все опечатает. И соседи обязательно скажут, что была какая-то женщина, и очень подробно опишут меня».

«…Если вы не захотите ничего взять, прошу Вас обязательно выполнить одну просьбу: заберите письма. Я не хочу, чтоб сестра их читала. Мне противно подумать, что она, хоть и после моей смерти, прикоснется к нашей семье. А Вы можете поступать с ними как захотите. У меня рука не поднялась сжечь.

Вот, в общем, и все. Еще раз спасибо Вам. Прощайте, поцелуйте за меня Виленочку.

P. S. И все-таки заберите из серванта коробочку, я так надеялась, что эти украшения будут на нашей девочке. Пожалуйста!

Писано 30 января 1986 года, Анастасия Георгиевна Исаковская».

Ну что ж, если пожалуйста… Мария Ивановна сложила письмо и аккуратно убрала в сумочку. Прошла в комнату, где стоял сервант. На полке лежала пухлая стопка писем, а на ней небольшая шкатулочка с палехской росписью. А рядом на полу стояла стопка книг в холщовой сумке.

Маша открыла коробочку – несколько золотых цепочек, два обручальных кольца, три пары серег с камушками, перстеньки. И одно очень красивое кольцо со странным вензелем, явно старинное. Сложила письма и шкатулку в сумочку, положила ключи на полку в серванте. Вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.

Вилечка оправилась совсем. Она уже подумывала, чтобы закрыть больничный и выйти на работу на скорую. Герман хмыкнул на ее вопрос:

– На легкий труд пойдешь?

– Почему это на легкий?

– А потому, голубушка, что ты уже на четвертом месяце, и никто, особенно я, на выездную работу тебя не пустит, а на суточную тем более. Если только в аптеку с восьми до трех, ящики комплектовать.

Виленка поморщилась:

– Не хочется.

– Вот и не рыпайся. Тебе когда на осмотр в диспансер?

– Пятнадцатого февраля, а что?

– А вот что: тебе в декрет уходить в июне?

– Да. Где-то в начале.

– Вот давай-ка и постараемся события не форсировать, а сколько тебе дадут психиатры посидеть дома, столько и сиди. Подстанция без тебя не рухнет, и работа не прекратится.